На кромке сна

“Is this the real life?

Is this just fantasy?”

С.А. Есенин

Настоящая повесть о человеке по имени Пантелеймон Вымпелов была найдена на берегу Химкинского водохранилища. Она лежала, прижатая камнем, на дощатом помосте на территории пляжа в Тушинском парке. Ввиду того, что Служба по поимке и распределению девиантных личностей (т.н. «Дом презрения») с недавних пор прекратила свое существование, а крупные издательства находкой не заинтересовались, после окончания следственного процесса найденный текст перешел в руки энтузиастов. В этой связи, и без того изобилующий несовершенствами, он претерпел значительные искажения (в частности, был утерян первоначальный порядок глав), с коими распространялся по малоизвестным тематическим сайтам.

Авторы данного издания предприняли первую организованную попытку отреставрировать приведенный ниже литературный массив и познакомить с ним более широкий круг читателей. Должны отметить, что его художественность сомнительна – свидетельства опрошенных указывают на исключительную схожесть лирического героя и биографического автора. Однако осмелимся предположить, что сия пространная исповедь, перемежаемая ретроспективными вставками (что составляют значительную часть повествования, приближаясь к половине его общего объема), может быть интересна с точки зрения криминальной психологии и психоанализа.

Произведение публикуется с согласия ближайших родственников автора – сам Пантелеймон Артамонович Вымпелов, разыскиваемый за угон катера с пристани яхт-клуба «Shore House», с декабря прошлого года считается без вести пропавшим.

Одним из первых воспоминаний Пани был длинный шрам на отцовском бедре. Белесый рельс, пересеченный шпалами затянувшихся швов. Паня, как его ласково называла бабушка, произнося это удуманное ей же для внучка имя с какой-то зернисто-злаковой ноткой в голосе, с молчаливым любопытством пускал поезда пальцев по этому рельсу, когда они с папой вечерами лежали на диване и смотрели MTV, который тогда, в начале нулевых, был уже не таким музыкальным, но еще не таким дерьмовым. Ворсистость овечьего меха на необъятном диване, делившемся на отдельные области, строгий запах отцовской комнаты, где нет места шалостям, и папина пижама с морскими узлами и якорями. «Это моя профессиональная травма, у каждого они есть» – сказал папа в один из таких вечеров, опережая назревавший вопрос сына. Профессиональная травма. Немногословно, однако это словосочетание отвечало на все Панины «где?», «как?» и «почему?», потому что Пане тут же грезился во всей тусклости его красок облезлый полутемный цех, который рано или поздно обязательно больно укусит тебя.