ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Дверь за нарисованным
очагом
I
Апрель 1888-го года
Нет ничего лучше
возвращения.
Зелёный пароходик с тонкой белой трубой и белыми кожухами колёс
неторопливо полз по Морскому каналу. За спиной, в закатном мареве
тонули угрюмые махины кронштадтских фортов. Впереди небо было ещё
светлым: на фоне восточного горизонта вот-вот должны проклюнулся
шпиль Петропавловского собора, Адмиралтейства, угадывался купол
Исаакия. Евсеин поёжился, кутаясь в пальто, одолженное у старшего
артиллериста - сам доцент не располагал гардеробом, подходящим для
петербургской весенней погоды.
Семёнов оставил консулу в Адене чёткие инструкции. Доцента и его
багаж - архив немецкого археолога Бурхардта, упокоившегося под
завалами древнего подземного лабиринта в Александрии - следовало
посадить на русский военный корабль. Никаких гражданских судов,
никаких пароходов Доброфлота, регулярно ходивших из Одессы на
Дальний Восток и обратно через Суэцкий канал. Пришлось ждать
подходящей оказии – ею оказался клипер «Джигит», возвращавшийся
после трёхлетней службы на дальнем Востоке в Кронштадт для докового
ремонта.
Всю дорогу Евсеин и приставленный к грузу забайкалец (раненый в
перестрелке казак давно поправился и к службе относился чрезвычайно
серьезно), ни на шаг не отходили от ящиков, затянутых в
просмолённую парусину, первой добычи экспедиции Семёнова. Сам Олег
Иванович скитался где-то в дебрях Экваториальной Африки. Связи с
ним, разумеется, не было, последняя весточка от экспедиции была
отправлена ещё в середине лета, из английской миссии на озере
Виктория-Ньяза.
Плаванье не затянулось. Не прошло и двух недель, как клипер
встал у бочки в Военной гавани Кронштадта. На следующий день в
гостиницу явился офицер с запиской от Корфа: Евсеину предписывалось
немедленно препроводить груз на борт посыльного пароходика «Ижора».
Обычно «Ижора» возила между Петербургом и Кронштадтом офицеров,
матросов, а так же иных чинов публику, состоящую при громоздком
флотском хозяйстве. Но на этот раз на борту не было посторонних -
сопровождавший Евсеина офицер корректно, но непреклонно отказал в
месте на пароходе нескольким гражданским и морским чинам. Доценту
было неуютно - он чувствовал себя не человеком, а казённой
бандеролью особой важности.
От расспросов сопровождающий уклонялся. Сказал только, что «его
превосходительство начальник Департамента Особых Проектов самолично
всё объяснит». Груз (сейчас его охраняли сразу два вооружённых
карабинами матроса) пребывал в полнейшем порядке. Как ни чесались у
Евсеина руки вскрыть один из ящиков, он сумел удержаться от
искушения. Работал только с записями в своих тетрадях и считал часы
до сладостного момента, когда можно будет взяться за дело всерьёз.
Слишком много начато и не закончено; слишком много тайн и открытий
сулят исследователю архивы немецкого археолога. Доцент, подобно
скупцу, рыдающему над пропавшим медяком, жалел о каждой потерянной
минуте.