По потолку
ползла муха. Большая, жирная, угольно-чёрная, со слюдяными,
отливающими синевойкрылышками, на белой плоскости она
сразу бросалась в глаза. Наверное, подумалось мне, потолок кажется
ей необъятной равниной, исчерченной то тут, то там неровными
параллельными бороздками – следами малярного валика. А одинокая
электрическая лампочка в жестяном абажуре, висящая на скрученных
проводах представляется перевёрнутому мушиному взору гигантским
футуристическим сооружением…
Муха снялась с потолка и, густо
жужжа, принялась нарезать круги вокруг «люстры».
…Где это я, а? Нет ответа, хоть
ты тресни…
Итак. Я лежу на белых
простынях, укрытый по самый подбородок колючим, жёстким одеялом.
Если чуть приподнять голову, то будет видна спинка кровати,
набранная из облезлых никелированных прутьев с такими же облезлыми
никелированными шишечками. Тот ещё раритет, пожалуй, современник
убогой «люстры». Скрученные в жгут провода протянуты от неё к
выключателю на крошечных фарфоровых грибках-изоляторах – ну и
древность… Пахнет резко, тревожно – раствором хлорки, которым
когда-то мыли полы в больницах и поликлиниках. Позже их заменили не
столь едкие моющие средства, но память сохранила запах, и сейчас
услужливо извлекла его из дальнего уголка мозга.
Я привстал на локтях. Интерьер
маленькой комнаты (палаты? Пожалуй…), в которой я, как выяснилось,
пребывал в полном одиночестве, вполне соответствовал никелированным
шишечкам и допотопной внешней проводке. Тумбочка, выкрашенная в
буро-коричневый цвет. Табуретка – уродливая, капитальная, на
толстых ножках, с сиденьем, набранным из дощечек с продолговатой
дыркой посредине. Белая филёнчатая дверь, окошко поверх притолоки,
стекло замазано кое-как белилами. Напротив двери окно с широченным
подоконником; за окном весело светит солнце, колышутся ветви
деревьев. Узкая форточка приоткрыта, и из неё долетает в палату,
целая симфония звуков: бодрые молодые голоса, фырканье
автомобильного движка, чей-то низкий рассерженный бас, что-то
кому-то выговаривающий. Прорываются и реплики этого «кого-то» -
звонкие, задорные… мальчишеские?
Я прищурился – солнечные лучи
бьют прямо в глаза, ярко, весело. Лето? Поздняя весна? Осень, нет,
листва на колышущихся за стёклами ветках яркая, свежая,
майская…
И тут меня пробрало. Сразу,
внезапно, вдруг, до ледяного пота.
