© Батыршин Борис, 2016
Судьба порой выбирает своим орудием неожиданные предметы. Сейчас
эта роль досталась обычной тетрадке. Она коварно завалилась за
письменный стол и никак не хотела оттуда извлекаться, несмотря на
все усилия владельца, Николеньки Овчинникова, московского
гимназиста тринадцати лет от роду. Тетрадь отражала атаки одну за
другой. Сначала — посмеялась над попыткой выцарапать ее из-за ножки
стола с помощью карандаша, потом проигнорировала циркуль, а под
конец, когда Николенька сумел подцепить беглянку линейкой, коварно
за что-то зацепилась. Это стало последней каплей — Николенька
встал, выпрямился, утер со лба трудовой пот и со вздохом признал
свое поражение. Тетрадь надежно закрепилась на занятых позициях, и
теперь приходилось менять стратегию — например, двигать стол.
Николенька толкнул массивное дубовое сооружение — оно
не шевельнулось ни на дюйм. Пришлось навалиться
на него изо всех сил; что-то хрустнуло, и стол все-таки
сдвинулся — на ладонь, не больше. Впрочем, теперь
можно было забраться между ним и стеной и нащупать
проклятую тетрадку.
Надо было поторопиться. Николеньке уже давно следовало поспешать
в родную Пятую классическую гимназию. Опоздание был чревато
записью в кондуит1, а это значит — оставят после
уроков. А с учетом накопившихся уже грешков — могут
и вовсе родителей вызвать. То есть не родителей, конечно,
а дядю… но легче от этого не станет.
Нет, попадать в кондуит никак не стоило. Не то
чтобы дядя Василий был как-то особо строг к мальчику —
скорее уж наоборот. Дядя и сам был учителем, преподавал
словесность в гимназии для девочек, и Николке никак
не хотелось его расстраивать. Так что следовало поторопиться.
Даже если выйти прямо сейчас — придется бежать со всех
ног, и не дай бог налететь на кого-нибудь
из гимназических церберов!
Здравый смысл подсказывал бросить все и идти. Но, как
назло, тетрадь была по латинской грамматике2. В гимназиях
Российской Империи латинисты никогда не относились
к категории любимых учителей — наоборот, гимназисты
ненавидели их всеми фибрами своих детских душ, и большинство
преподавателей этого классического мертвого языка платило ученикам
полнейшей взаимностью. И латинист Пятой московской
классической казенной гимназии выделялся скверным нравом даже среди
своих коллег. Он изводил учеников придирками за малейшую
ошибку, исправление, неаккуратность… что уж говорить
о несделанном домашнем задании! Нет, явиться в гимназию
без тетрадки по латыни было решительно невозможно.