«Мгновения подобны каплям воды.
И те, и другие обращаются в реки»
Пророк Ананаэл
Каменный завет
- Чилдао! – неслось из бездны, и
Чилдао сначала бежала, потом шла, потом продиралась, затем ползла,
прогрызая себе путь через кромешную темноту, которую можно было
осязать. Мгла свивалась в жгуты, и эти жгуты душили, захлестывали,
впивались в плоть Чилдао, хотя разве была у нее настоящая плоть?
Было нечто, что она сплетала и сохраняла, потому как она
единственная никогда не захватывала человеческого тела, оставаясь
наделенным плотью духом, и даже своего ребенка – Филию – она
сплетала так же, как заклинание, пусть и приняла в себя семя, и
чувствовала боль, и все, что должна была чувствовать мать, и
упивалась счастьем материнства. Теперь же она боялась, что не будет
ее, не будет и дочери, но не только из-за ощущения собственной
зыбкости, но и потому что помнила, как Тибибр – медленный и
неотвратимый – смотрел на нее семьсот лет назад перед битвой у
тройного менгира. В том его взгляде было все – и ледяное
спокойствие, и жгучая ненависть, и неизбывная зависть, и
смертельная угроза, потому что Тибибр-то уж точно должен был
догадаться, что священные менгиры стали посмертными обелисками, и
лишь один голос раздавался из-за пелены мрака – голос той, чьим
вестником была именно она – Чилдао. Иначе как бы она обходилась без
тела? Из чего бы она сплетала собственную наведенную плоть? Чьей
силой бы пользовалась?
И вот теперь эта плоть была брошена
на съедение неведомому. Там, где Чилдао ожидала увидеть колыбель
энсов, оплот спасенных, она увидела башню хаоса. Там, где ей
почудились ворота, оказалась пропасть, которая заманила ее в себя и
обратилась бесконечными коридорами. Но сначала ее обдало холодным
пламенем и мгновенно лишило и оружия, и одежды. Магические
браслеты, которые она сложила в суму, взорвались искрами, запылали
сквозь нее раскаленным светом, и канули в бездне. И теперь в ту же
бездну пыталась прорваться и сама Чилдао, или же ее туда тащила
непонятная сила, словно где-то в грозовых тучах открылась воронка,
прореха, хищная пасть, которая всасывала в себя все чтобы в тщетных
попытках насытиться растворить в ненасытной утробе ценное,
изрыгнуть все прочее и еще выше взметнуть это ужасное строение. И
осознавая это, ощущая собственное ничтожество, проклиная
собственную самонадеянность, презирая себя за глупость, Чилдао
стала пятиться, вырываться, извиваться, уползать, отпихиваться,
отталкиваться, хвататься за что-то, чтобы не попасть внутрь, не
завязнуть, не обратиться в отвратительное нечто, потому что где-то
впереди уже дрожало, кричало, скулило что-то знакомое, страшное и
невыносимое...
