Мы вернулись в лагерь, когда солнце
уже перевалило за полдень.
Это было странное возвращение. Не
было ни марша победителей, ни радостных криков, ни подброшенных в
воздух шапок. Мы втроём — я, Елизар и Кремень — ввалились в ворота
«Лисьего хвоста» грязные, мокрые до нитки после работы в ледяной
воде, провонявшие болотной тиной и потом. Ноги гудели так, будто
вместо мышц в икры залили свинец, а руки, сжимавшие топоры при
рубке опор, всё ещё мелко дрожали от перенапряжения.
Те, кто оставался в охранении,
встретили нас с облегчением. Игнат, уже успевший выставить
усиленные посты, шагнул навстречу. Он и его волки вернулись раньше,
ещё до рассвета, и теперь выглядели куда бодрее нас.
— Живые, — выдохнул он, оглядывая
нашу промокшую троицу. — А мы уж волноваться начали. Думали,
накрыло вас там водой.
— Накрыло, — криво усмехнулся я,
чувствуя, как холодный ветер пробирает сквозь мокрый кафтан. —
Только не нас, Игнат. Рябова накрыло.
— Сделали? — в глазах бывшего унтера
полыхнул хищный огонёк.
— Сделали, — подтвердил Кремень,
сплёвывая на землю. — Рухнула, как миленькая. Грохоту было — на всю
тайгу.
— Добро, — кивнул Игнат. — Груз на
месте, командир. В твоём срубе сложили. Всё до крупинки
донесли.
Я кивнул ему, чувствуя, как с плеч
сваливается невидимая гора. Главное сделано. Золото здесь, плотина
разрушена, мы живы.
— Разбор полётов вечером, — хрипло
скомандовал я. — Сейчас — сушиться, жрать и спать. Елизар, Кремень
— на отдых. Игнат, держи периметр.
Я зашёл в свою комнату. В углу,
накрытая рогожей, лежала куча кожаных мешков. Те самые, что унесли
волки Игната. Я подошёл, откинул край рогожи. Тусклый, тяжёлый
блеск. Золото Рябова. То самое, на которое он нанимал убийц,
покупал чиновников, строил свою империю. Теперь оно лежало здесь,
на полу моей избы. Мы вырвали кусок мяса из бока зверя. Но зверь
был ещё жив. И теперь он был ранен и взбешён.
Сил не было даже на то, чтобы
стянуть сапоги. Я опустился на лавку, чувствуя, как тело начинает
бить запоздалый озноб.
— Елизар где? — спросил я вошедшего
следом Игната.
— К своим пошёл, — ответил тот,
подавая мне кружку с горячим сбитнем. — Сказал, молиться будет.
Грех замаливать.
Я усмехнулся, обжигая губы горячим
напитком. Грех. В нашем положении понятие греха стало слишком
размытым. Грех ли ударить первым, если знаешь, что тебя хотят
сжечь? Грех ли украсть у вора, чтобы купить оружие для защиты своей
семьи?
