Идеально белый и ровный потолок решительно не походил на облака.
Пусть он и находился высоко от меня, но все же до неба не
дотягивал. И на Геенну огненную тоже не походил. Да и вечной
пустотой не казался.
Выкарабкался, значит.
Осторожный вдох тут же отозвался легкой тянущей болью в груди. В
воздухе витал запах лекарств. Ничего не обычного. К таким ароматам
я давно привык. На своем веку пришлось провести в больницах
достаточно времени. Но, в отличие от прошлых мест, здесь еще сильно
пахло чистотой.
Как это?
А вот так.
Стерильность, по моему мнению, имеет свой особый запах. Он
состоит из тонкой смести чистящих средств, хлора, как в бассейнах,
спирта, соленого аромата моря и повисшей в воздухе зимней
прохлады.
Вот этим всем тут и пахло так, что аж ноздри щекотало. Я хотел
почесать нос, но обнаружил, что руки мягко, но надежно
зафиксированы. Наверное, перед операцией вкололи что-то
сильнодействующее и связали для надежности, чтобы не чудил.
Перебор, по-моему, но докторам виднее.
Лоб тоже обхватывал прохладный будто бы обруч, не позволявший
даже поерзать на низкой и не слишком-то удобной подушке. Благо, с
глазами ничего не сделали, так что удалось их скосить и
оглядеться.
Бело-голубая палата, в которой меня разместили после операции,
оказалась обставлена по последнему слову техники. Я таких «слов»
даже и не знал вовсе. Сложные аппараты с разноцветными огоньками,
гладкие прозрачные трубки и капельница – не просто емкость на
вешалке, а целый сложный прибор, внутри которого медленно, в такт
сердцебиению, работала белоснежная помпа.
Так как я решительно не понимал в медицинских системах, то
отвлекся от их бессмысленного изучения и посмотрел в окно.
Вероятно, ровными гладкими шторами управлял скрытый под матовой
гардиной механизм: стоило мне пошевелиться, как он бесшумно
заработал, впуская в палату веселые солнечные лучи. Несмотря на
прохладу помещения, на душе сразу стало теплее.
Живой.
А ведь не верил…
Тихий щелчок с другой стороны привлек мое внимание. Часть стены
сместилась, и внутрь вошел сухенький седой старичок в небрежно
накинутом на плечи белом халате поверх серого костюма-тройки. Его
образ дополняла тщательно отутюженная и накрахмаленная сорочка
синего цвета с коричневым галстуком в белый горошек. На крючковатом
носу сидели круглые очки в серебристой оправе. За толстыми линзами
находились живые, излучающие юношескую энергию глаза.
