
Жизнь - это не взлет на ракете к звездам. Это метро. Ежедневное,
душное, предсказуемое.
Один и тот же маршрут: дом-работа-дом. Один и тот же вагон, одни
и те же усталые лица в телефонах. Мне было сорок лет, неплохая
должность в солидной конторе, которую я ненавидел всеми фибрами
души. Картонный стаканчик с кофе, утренние совещания, кипа бумаг,
которые нужно подписать, чтобы они превратились в следующую кипу
бумаг.
А ведь в детстве я грезил иным, мечтал стать космонавтом, чтобы
бороздить бескрайние просторы Вселенной. Потом - отважным героем,
спасающим миры. Но реальность оказалась куда прозаичнее. Она
методично, день за днем, стирала блеск с глаз, подменяя мечты на
ипотеку, а амбиции - на усталость к восьми вечера.
Этот день ничем не отличался от других. Я снова опаздывал, бежал
по серому тротуару, жмурясь от накрапывающего дождя, с проклятием
на губах - опять этот вечный цейтнот. В кармане жужжал телефон,
наверняка начальник с его вечным «Вы где? Совещание через пять
минут!».
Я поднял голову, чтобы бросить взгляд на надоевшие фасады, и
замер. Ноги сами по себе прекратили движение.
Небо… его не было.
Вместо привычной пелены свинцовых туч над городом нависло нечто
невообразимое. Гигантская, безразмерная плоскость, мерцающая
блеклыми пикселями. Словно кто-то взял и вырвал кусок реальности,
подменив его гигантским экраном сломанного компьютера. По этой
неестественной поверхности ползли полосы, искажались цвета,
вспыхивали и гасли ошибки - строки кода на неизвестном языке,
слишком быстрые, чтобы их прочесть.
Глухой, нарастающий гул заполнил все вокруг, вытесняя звуки
города. Люди на улице остановились, запрокинув головы, их лица
искажались немым ужасом и непониманием. Кто-то пытался снимать
происходящее на телефон, чьи-то губы шептали: «Что это? Съемки?
Спецэффекты?».
Но это не были спецэффекты. Это было нечто иное. Холодный,
нечеловеческий взгляд в самую суть мироздания, который вот-вот
должен был обрушиться на нас.
Я стоял, не в силах пошевелиться, чувствуя, как ледяная волна
парализующего страха поднимается от пяток к макушке. Мое сердце,
привыкшее отстукивать ритм скучных будней, вдруг заколотилось как
сумасшедшее, пытаясь вырваться из груди.
Последнее, что я увидел, прежде чем сознание погасло - это
гигантская, охватившая все поле «зрения» надпись, вспыхнувшая
кроваво-красным: