Лунный свет заливал лесную поляну
серебром, превращая траву в море жидкого металла. В центре этого
призрачного пространства находились Тверской и Вележская. Они были
обнажены, их тела переплетались в древнем танце страсти. Свят лежал
на спине, раскинув руки, словно распятый на невидимом кресте. Ирина
восседала на нем, ее стройное тело двигалось в рваном ритме, а лицо
было искажено гримасой наслаждения.
Воздух вокруг них словно вибрировал
от напряжения, от той первобытной энергии, что выплескивается в
моменты абсолютной близости двух тел. Я стоял в тени деревьев, не в
силах пошевелиться, словно невидимые цепи приковали меня к
земле.
Я не мог отвести взгляд. Что-то
примитивное, животное проснулось во мне при виде этого зрелища.
Кровь прилила к паху, дыхание участилось. Я словно подглядывал в
замочную скважину чужой спальни, и от осознания этого ощущения
только обострялись.
Вележская откинула голову назад, и
ее длинные волосы рассыпались по плечам серебристым водопадом.
Лунный свет играл на ее влажной от пота коже, превращая каждую
каплю в крошечный бриллиант. Она стонала — низко, гортанно, как
дикая кошка.
Ее груди покачивались в такт
движениям, соски набухли от возбуждения. Мышцы живота были
напряжены, а бедра сжимали торс Свята словно тисками. Она была
естественна, прекрасна и неотразима в этом диком порыве
страсти.
Свят выгнулся дугой, запрокинул
голову назад, и я увидел его лицо. Сердце ухнуло куда-то вниз, а в
горле застрял ком. Это был не Тверской. Это был я сам. Мое лицо,
искаженное пароксизмом страсти, мои глаза, закатившиеся от
наслаждения.
Реальность треснула, как разбитое
зеркало. Осколки закружили меня, отражая искаженную картину
происходящего. В одном я видел себя со стороны, в другом —
чувствовал прикосновения к своему телу, в третьем — ощущал вкус
чужой кожи на губах.
В следующее мгновение я уже не
наблюдал со стороны — я лежал на траве, чувствуя каждую травинку,
впивающуюся в кожу спины. Тяжесть женского тела давила на бедра,
горячая влага обволакивала мою плоть. Внутренние мышцы Вележской
сжимались вокруг меня, подвергая невыносимо сладкой пытке. Каждое
ее движение отзывалось волной наслаждения, прокатывающейся от паха
до макушки.
Я поднял руки, чтобы коснуться ее
грудей, но замер. Ирина опустила взгляд, и наши глаза встретились.
Ее радужки вспыхнули алым, как раскаленные угли. Это был не
человеческий взгляд — в нем плескалось что-то чуждое, инородное,
абсолютно неестественное.
