1. Пролог
Некоторые тени настолько длинны,
что появляются раньше света.
Терри Пратчетт «Роковая музыка»
Пролог
В колодце, на щербатом карнизе, сидел, обняв ободранные колени, худенький мальчик. Мшистые стены сочились сыростью и гнилью. С каменной кладки ручьями стекала грязь. Внизу, под карнизом, в сером тумане ворочалась, стонала и гулко вздыхала невидимая хмарь. Но ожидание подходило к концу. Узкий каменный колодец уже озарял рыжеватый лунный свет.
Подняв бледное лицо, мальчик жадно всмотрелся в осколок луны. Она робко заглядывала в колодец, очерчивала неровную кромку каменного провала, скользила рыжими пятнами по сырым стенам. Осталось совсем немного... Мальчик с сожалением отвернулся и, осторожно встав, оказался лицом к стене. Пятна света спускались всё ниже, и всё тоскливее вздыхала внизу хмарь, протягивая к луне липкие щупальца и касаясь карниза, всё сильнее завывал наверху ветер.
Мальчик потёр озябшие ладони и размял затёкшие пальцы. Время в замкнутой темноте летит незаметно, но дарует то, чего не найти на земле, – ощущение безысходности и неизбежности. И понимание. Того, что было. Того, что есть. И того, чему предстоит свершиться. Мама много об этом писала и рассказывала. Ему остаётся лишь передать миру её слова. И дрожащим указательным пальцем левой руки мальчик написал на лунном пятне: «История ходит по кругу, и забытое всегда возвращается».
Крупные кривые буквы дрогнули и отделились от стены, зависнув в воздухе над его головой. Мальчик неуверенно улыбнулся и продолжил писать, сипло бормоча:
– Забытые – это и выдумка, и сказка на ночь, и слухи ради слухов, и сокрытые тайны. Но это и истинность прошлого, скрытая за шелухой времени. Это песчинка истории, затерянная средь рукотворных сказов и небылиц, облачённая в ворох преданий и легенд.
Он вытер рваным рукавом пот с грязного лба и поднял глаза к небу. И кивнул самому себе. Над его головой вилась косая вязь мерцающих красных букв, а посветлевшая луна, перебравшись через круг провала, закрыла собой тёмное небо. Мальчик пошевелил пальцами левой руки, сжимая и разжимая ладонь. Кожа, разъеденная «письмом», распухла, потрескалась и кровоточила.
Пишущий заторопился, правой рукой цепляясь за мшистый выступ и проговаривая вслух, и чужие слова одно за другим складывались в строчки:
