Влюбленные безумны

Санкт-Петербург

Прошло три года…

Вечером хмурого осеннего дня к неприметному одноэтажному особнячку с деревянной мансардой, притулившемуся где-то на задворках, на Васильевском острове, подъехала богатая карета. Само наличие такого экипажа, да еще и запряженного шестеркой сытых рысаков, говорило о том, что его владелец либо богатый помещик, за которым числится не менее тысячи душ крепостных, либо имеет высокий чин, не ниже генеральского, и доходное место. И что бы ему делать здесь, на Васильевском, у ворот дома, который никак не может являться местом его жительства? Шторки на окнах кареты были опущены, сам ход лошадей неспешный, казалось, что путники, а их было двое, мужчина и женщина, сторожатся. Да так оно и было на самом деле.

Погода была самая что ни на есть «петербургская»: сыро, промозгло и ветрено. Шел дождь вперемешку со снегом, который, ложась на землю, тут же и таял. Прохожих было мало, да и те спешили домой, к теплому очагу, к горячему самовару, коротать вечер одному или в приятной компании, за чтением или картами, при свете чадящей сальной свечи. Сиятельная столица, как огромная хищная рыба на глубину, погрузилась в осень, и над ней крепко сомкнулась набухшая водою толща облаков.

Едва карета остановилась, от дверей дома к ней кинулся слуга, который со стуком откинул подножку, и, распахнув дверцу, склонился в низком поклоне:

– Добро пожаловать, ваше сиятельство. Все готово.

При этих словах из кареты вышел высокий господин, закутанный в плащ, и оглянувшись в поисках случайных прохожих, ласково сказал, обращаясь к сидящей там женщине:

– Мы приехали, Сашенька. Изволь, я провожу тебя в дом.

Молодая женщина в ротонде с белоснежной меховой оторочкой и в капоре, из-под которого выбивались светлые локоны, легко опираясь на его руку, выпорхнула из кареты. Казалось, дорога ее ничуть не утомила. Сопровождаемые слугой, освещавшим им путь, граф и графиня Ланины, а это были они, прошли во внутренние покои.

– Скоро прибудет наш багаж. Пойди, встреть, – отдал распоряжение граф своему камердинеру.

– Слушаюсь, ваше сиятельство, – низко поклонился тот и тут же исчез, словно его и не было.

– Ну вот, Сашенька, – грустно сказал Алексей Николаевич, – мы и дома. Я знаю, это не то, к чему ты привыкла, но на сегодняшний день это все, что я могу тебе предложить. Здесь, в Петербурге, – добавил он. – Высочайшим предписанием нам назначено жить в деревне, в одном из моих имений, если мы вдруг задумаем вернуться на родину.