Облако магического взрыва
разрасталось быстро. Мои печати одна за другой вспыхивали в
воздухе, формируя защитные купола, но чудовищная мощь, созданная
державой, продавливала их один за другим. Четырех узлов не хватало,
чтобы перебороть готовящийся прорваться алый шторм.
Гости всполошились, кто-то хватал
ближайших женщин и уводил, слуги разбежались, на их место спешили
дружинники Герасимовых, на ходу активируя артефакты. Трое
благородных чародеев присоединились ко мне, доказывая, что у них
есть способ обнаружить чужие заклинания рядом.
— Держи, Моров! — услышал я чей-то
возглас, но отвлекаться не стал.
А Герасимов, оказавшийся рядом, сплел
пальцами печать рассеивания заклинаний. Мощную, практически на
шестой узел.
Которого у старика не было. Хозяин
приема расплачивался собственной жизненной эссенцией за чары, на
которые был не способен.
Золотой свет вспыхнул посреди сада,
мгновенно уменьшив вражескую магию вдвое. Но этого оказалось мало —
волна магического взрыва, который усыпит всю территорию Герасимовых
трупами и ошметками плоти, вновь набрала силу.
— По команде! — раздался с другой
стороны растущего заклинания Легостаев. — Три!..
Константин Леонидович вместе с двумя
другими чародеями сплел новый купол. Магия смерти, окруженная
воздухом и огнем, рухнула на продолжающий формироваться алый шторм.
Созданные артефактом чары замедлились. И в следующий миг наложенная
чародеями защита с треском лопнула.
Магия крови устремилась наружу,
сметая все на своем пути.
— Назад!
Я собрал магию в одну точку и,
чувствуя, как рядом умирает Никодим Павлович, втянул в себя его
жизненную эссенцию. Герасимова пытались оттащить его дружинники, но
он отдал больше, чем мог себе позволить.
Прикрыв глаза и сделав короткий
вздох, я шагнул в разрастающееся облако алого шторма. Кипящая со
всех сторон магия столкнулась с динамическим щитом пиджака,
растворяя его в пыль. С треском с меня сползла рубашка, и я
перехватил падающие запонки. А потом вдохнул полной грудью,
активируя печать.
Все заняло несколько мгновений, и вот
я уже стоял посреди заклинания, на пальце пылал родовой перстень,
грудь жег нательный крест, пытающийся перебороть магию крови. Мои
чары закрутились в воздухе, всасывая в себя мощь чужих чар.
То, что я сделал для императорской
семьи, теперь повторил со своим телом. На коже проступили выжженные
узоры ритуала, сердце перестало биться, воздух покинул легкие. И
вместо того, чтобы стереть меня в порошок, чары державы стали
втягиваться в меня, образуя мощь — безумную, безграничную,
выжигающую мою жизненную эссенцию.
