Свечи бала уже догорали, а ночной бархат неба расцветили самоцветы фейерверков, императрица Лалли стояла в глубине прохладных зарослей, взволнованно дыша, а рядом с ней князь Радзивилов шептал ей на ушко жаркие признания, и только Её Высочество знала, что за речи заставили её сердечко биться, как маленькой птичке в клетке, а её губки приоткрыться и зардеть пунцовым цветом, приглашая к поцелую.
Князь в чёрном костюме корсара был великолепен и строен, и даже лёгкая седая прядь не портила его хищного и властного облика. Его руки уже легли туда, куда не дозволено было дотрагиваться ни одной руке в империи, кроме императорской, и его губы прикоснулись к мочке маленького ушка, до которого нельзя никому было прикасаться.
— Пощадите меня, моя королева, — страстно шептал он, и Лалли уже чувствовала, что её бастионы пали.
— В час. Жду вас в своей рубиновой опочивальне, — только и смогла прошептать сдавленным голосом императрица, уже убегая прочь от коварного завоевателя, оставив в его хищных руках несколько белоснежных пёрышек и своё пылающее сердечко…
В ожидании князя императрица не находила себе места. Она уже миллион раз успела пожалеть о своём решении, но сладкое томление и мука ожидания не давали ей отпустить его.
Будь что будет, — решила про себя маленькая Лалли, усаживаясь на свою французскую кушетку. Но тут её рука, бесцельно блуждавшая по вышитому атласу, вдруг нащупала какие-то листки. Не сразу поняв, что это, императрица поднесла их к лицу и увидела заветную надпись: «Бедная Саша. Третий памфлет мадам N», и, не удержавшись, погрузилась в чтение…
Сейчас, по прошествии стольких лет, я, вернувшись в Москву, могу поведать свою печальную историю, которая, однако, кому-то сможет послужить уроком и предостережением на будущее.
Почти каждому в нашем государстве известна история бедной Лизы, описанная нашим великим писателем Николаем Михайловичем Карамзиным, только история моей жизни, случившаяся немногим позже, не менее поучительна. Но я её рассказываю сама, своим простым безыскусным слогом, как есть, в надежде, что добрый мой читатель рассудит меня.
Итак, …дцать лет тому назад, я жила в маленьком опрятном домике на самой окраине Москвы, за Всесвятским мостом со своей престарелой матушкой. Мой дорогой батюшка, всю жизнь прослуживший стряпчим в московском суде, скоропостижно умер, так и не встретив моего шестнадцатилетия, не оставив нам с матушкой никакого значительного состояния.
