Мы шли по нашей улице. Кевин вдруг остановился и изо всех сил двинул палкой по калитке. По калитке миссис Квигли, а миссис Квигли вечно смотрела в окно и никогда ничего не делала.
– Квигли!
– Квигли!
– Квигли, Квигли, Квигли!
Лиам с Эйданом свернули в свой тупичок. Мы ничего им не сказали на прощание, да и они нам ничего не сказали. У Лиама с Эйданом не было матери. То есть была, конечно, да умерла. Звали ее миссис О’Коннелл.
– Потрясающе было бы, ага? – вздохнул я.
– Ага, – поддакнул Кевин. – Нехило.
Мы имели в виду: нехило, когда маманя умерла. Синдбад, мой младший братишка, понял и заревел. Лиам учился со мной в одном классе. Однажды он наложил в штаны, и вонь накрыла нас, как накрывает печной жар, если отворить заслонку. А учитель ничего ему не сделал: не орал, не стегал в ярости ремнем по его парте. Ничего! Только велел нам сложить руки и уснуть, а когда мы уснули, вывел Лиама вон из класса и долго не возвращался. А Лиам в тот день совсем не вернулся.
Джеймс О’Киф прошептал:
– Я бы обгадился – он бы меня убил!
– Угу.
– Нечестно, – ворчал он, – нечестно.
Мистер Хеннесси, учитель, Джеймса ненавидел. Пишет, бывало, на доске, стоя к нам спиной, и говорит:
– О’Киф, я ведь знаю, что-то вы там творите, чем-то вы не тем заняты. Не ждите, пока я вас поймаю.
Однажды сказал так, а Джеймса О’Кифа вообще не было. Свинкой болел.
Хенно привел Лиама в порядок в учительском туалете, потом пошел с ним к директору, а уж директор на собственной машине отвез Лиама к тетке, потому как дома у О’Коннеллов никого не было. Тетя жила в Рахени[1].
– Бумаги он два рулона извел, – рассказывал Лиам, – и шиллинг мне дал.
– Вранье, покажи.
– Вот!
– Тю, это три пенса…
– Я остальное все потратил. – И с этими словами Лиам достал из кармана пакет ирисок, вернее, остатки пакета, и показал нам. – Вот!
– Дай одну.
– Там всего-то четыре штучки осталось. – Лиам засунул ириски обратно в карман.
– Ах, так, – сказал Кевин и толкнул Лиама.
Лиам побрел домой.
В тот день мы возвращались домой со стройки. Набрали длинных шестидюймовых гвоздей, дощечек – кораблики делать, вдоволь накидались кирпичами в канаву со свежим цементом. И вдруг Эйдан как дал деру – он страшно хрипел, задыхался от астмы. Ну мы и побежали тоже. Кто-то за нами гнался. Но мне пришлось ждать Синдбада, и я увидел, что никто за нами и не гонится. Но промолчал. Схватил Синдбада за руку и помчался, еле нагнал остальных. Остановились мы, только выбежав на пустырь. Хохотали, визжали через дырку в заборе. Потом полезли наружу, опасливо оборачиваясь, не идет ли сторож. Синдбад зацепился рукавом за колючую проволоку.