Полумрак трофейного магазина встретил
Радремона уютной тишиной ухоженного склепа и ненавязчивым запахом
кофе, слегка приправленного корицей. Казалось, сам воздух пропитан
дыханием вечности, а горстка невесомой пыли в углу лежала еще до
сотворения мира и видела бесчисленное множество таких же, как
маркиз, визитеров.
Фор Корстед с шумом выдохнул.
Слишком разительная перемена. Всего
несколько секунд назад он на пределе возможностей сражался с
гигантским цветком-убийцей, рискуя расстаться с недавно обретенной
жизнью, а здесь будто само время застыло, лениво наблюдая за сменой
эр и эпох. Тут нет места волнениям, тревогам, спешке. Да и самому
Радремону тоже.
О чем поспешил напомнить сидевший за
стойкой продавец.
– Опять явился. – недовольно
проскрипел тот, помешивая в чашке изящной серебряной ложкой. Черный
двубортный сюртук с золотыми пуговицами делал старца похожим на
идеально вышколенного королевского дворецкого, однако власти и
затаенного могущества в укрытых кустистыми бровями глазах хватило
бы на целый императорский род. – Когда же ты уже сдохнешь?
Как бы не хотел маркиз ответить
что-нибудь в духе: «Не раньше тебя, хрыч старый», вот только он
прекрасно помнил волной накрывшее чувство опасности, когда этот
ветхий на вид седовласый дед продемонстрировал жалкую частицу своей
силы. Несмотря на подросшие уровни, фор Корстеду с ним не
тягаться.
Пока не тягаться.
К тому же Радремон чересчур от него
зависел. Вряд ли во всем Миткаласе сыщется еще одна подобного рода
лавка, где можно за несуществующую валюту приобрести уникальные
товары. Включая свитки навыков и заклинаний, для изучения которых
достаточно лишь раз взглянуть на их текст, а не проводить долгие
дни в зубрежке и тренировках. Так что покамест придется играть по
чужим правилам.
– И тебе доброго здравия, уважаемый.
– натянув на лицо улыбку, произнес маркиз, отчаянно пытаясь
успокоить колотящееся после напряженной схватки сердце. – Что
нового в твоей конуре? Как жена? Как детушки?
– Не хуже твоих. – резко бросил
старик и, оттопырив мизинец, прихлебнул напитка. – Бери что хотел и
проваливай.
Упоминание о собственной семье
напрочь отбило у фор Корстеда желание зубоскалить дальше. Пускай он
и решил, что его тусклые выцветшие воспоминания о прошлой жизни
достойны определять его нынешнюю сущность, но при этом никак не мог
отделаться от мысли, что все они ложны и являются лишь плодом
чьей-то фантазии, намалеванным на холсте его памяти. Мерзкое
чувство, способное разом бросить сознание в губительный омут
уныния.
