Помнишь, брат, как давили
эльфийскую мразь...
Тягучее, злобное, тошнотворное похмелье вбивало клин прямо
в темечко, раскалывая мою несчастную голову пополам. Хотелось
поклясться, что больше и капли в рот не возьму, но я знал, что это
неправда. Это был уже не первый раз.
Глаза никак не удавалось разлепить, всё лицо опухло,
глотка дико пересохла, будто я всю ночь храпел, разинув рот, но
челюсти почему-то не удавалось сомкнуть, будто что-то мешало. Я,
конечно, иногда получал в морду на наших общажных пьянках, но вчера
всё вроде бы начиналось хорошо и ничего не предвещало.
Просто отмечали всей компанией окончание нашего
заборостроительного, основательно прогулявшись по всем городским
злачным местам. Ну я, кажется, и перебрал малость. Настолько, что
сейчас даже не мог понять, где нахожусь.
Обычно автопилот неизменно приводил меня домой, а если я
не мог идти, то друзья вызывали мне такси, но сейчас я проснулся
где-то в незнакомом месте. Пахло дымом, как от костра, да и лежал я
не на своём родном диване, а на какой-то вонючей шкуре. Решили
спьяну выбраться на природу? И такое бывало, но подобных
пробуждений я не припомню.
Наконец, я сумел поднять руку и ладонью коснулся лица,
ощущение было такое, будто всё онемело, и я касаюсь чьего-то чужого
лица, а вместо моих тонких и ловких пальцев — толстые сосиски. Я
раскрыл один глаз. Пальцы были зелёными. Чего?!
Я вскрикнул от неожиданности, но из пересохшей глотки
вырвался только странный хриплый рык, а голова начала болеть с
удвоенной силой. Это какая-то шутка? Фестиваль косплея? Не похоже.
Может, мне это мерещится по пьяни? Я ущипнул себя желтоватыми
острыми ногтями. Больно. Ощупал лицо полностью. Лицо было не моё.
Вместо моего, довольно красивого и правильного лица, от которого
млели все девочки на потоке, теперь находилось плоское и скуластое
рыло. Что хуже всего, неправильный прикус и торчащие клыки не
давали закрыть рот полностью, и, похоже, именно поэтому меня мучил
такой сушняк. Водички бы...
Насколько я мог видеть, оглядевшись по сторонам, я
находился в какой-то тёмной палатке навроде чукотского чума, в
центре которой догорали угольки в очаге, а вдоль стен были
развешаны шкуры животных. Те же самые шкуры валялись и на полу, а
на одной из этих шкур лежал я.
Я поднялся и сел, меня снова замутило, а головная боль
накатила, будто морская волна на скалы. У очага стояло несколько
глиняных горшков, больше похожих на первые детские попытки лепить
из пластилина. Я заглянул в первый попавшийся, там находилось
какое-то неаппетитное варево. В другом, слава яйцам, плескалась
вода, и я незамедлительно выпил всё, будто это была живительная
амброзия, а не тёплая застоявшаяся мутная водица. Мне даже чуть
полегчало.