— Ваше Высокопревосходительство, это катастрофа! Фронт
прорван, одиннадцатая армия бежит!
Один из главных ястребов российской политики сидел за
столом с закрытыми глазами, потирая лоб и массируя веки, и
пропустил мимо ушей необычное обращение, зацепившись за последнюю
фразу.
Фронт не могли прорвать. Никак. Даже с натовскими
инструкторами, наёмниками и добровольцами живой силы не хватило бы,
чтобы преодолеть все минные поля, заграждения и линии обороны. И
причём тут 11-я армия? Она вообще базируется на Дальнем Востоке, за
тысячи километров от фронта.
Это что, какая-то глупая шутка? На совещании
Совбеза?
Он открыл глаза. Вместо Сенатского дворца он очутился в
каком-то узком кабинете, отделанном под старину, а вместо десятка
чиновников в дорогих костюмах перед ним стоял какой-то молодой
офицерик в форме Русской Императорской Армии, вытянувшись по стойке
«смирно». Дверь позади него была открыта,
виднелся коридор, из которого доносился топот каблуков и стрекот
печатных машинок.
В тщетной надежде, что всё это только галлюцинация, он
зажмурил глаза, ожидая, что когда он их откроет, то снова увидит
опостылевшие раскормленные рожи подчинённых, но это не помогло.
Офицер стоял, ожидая хоть какой-то реакции.
— Ещё раз, — попросил он. — Оценки и эмоции можете
оставить при себе.
— Срочная телеграмма из штаба 11-й армии. Германцы
прорвали фронт в направлении Тарнополя, солдаты бегут, — доложил
офицер.
Человек за столом вздохнул, прикрывая лицо рукой. На столе
перед ним аккуратными стопочками лежали документы и карты, и на
глаза ему попался один из приказов, но внимание привлекло не
содержимое приказа, а подписи под ним. Подпись гласила:Командующiй
армiей
генералъ-отъ-инфантерiи КОРНИЛОВЪ,
Начальникъ Штаба Верцинскiй.
Он почувствовал, как к горлу подступает тошнота, голова
закружилась, и он ухватился за край стола, чтобы не упасть. Дата на
приказе не оставляла никаких сомнений, что он попал в самую
глубокую задницу, в какую только можно было попасть. 6 июля 1917
года.
— Ваше Высокопревосходительство! — забеспокоился офицер,
по-своему поняв такую реакцию, но человек махнул рукой, что помощь
не требуется и всё в порядке.
Он поднялся из-за стола и прошёл к закрытому окну. В
отражении мелькнуло знакомое по учебникам истории лицо с
характерными монголоидными чертами. Вытянутое лицо, узкий нос,
широкие скулы, небольшая бородка с редкой проседью. Корнилов, Лавр
Георгиевич. Других вариантов быть не могло. Ощущение ирреальности
происходящего не покидало ни на секунду, голова продолжала болеть.
Он распахнул окно, впуская в кабинет свежий июльский воздух, и
сквозняк зашевелил бумаги на столе.
