1.
Тыква, корица, имбирь. Главные нотки октября. Смесь этих ароматов неизменно разгуливала по кухне, как только на улице похолодало, а листья озолотились. Их оттеняли и другие запахи: пряный мускатный орех, сладкий апельсин, мягкий кардамон, щекочущая ноздри гвоздика. Но главные роли всегда доставались этой троице. Сейчас, под конец октября, ароматы достигли своего пика, впитавшись в стены и став частью дома.
Прядь каштановых волос выбилась из-под оранжевой повязки на лбу. Тамила поправила ее, сделала глоток тыквенного латте и глубоко втянула носом воздух. В духовке доходила шарлотка, на плите дымился тыквенный суп-пюре со специями. Время замедлилось. За окном плавно покачивалась музыка ветра из старых колокольчиков, переплетенных шерстяных нитей, бусин и перьев. Шуршали листья. Под тяжестью гроздьев, ветки рябины клонились к самому окну.
Октябрь.
Завершение.
Но вдруг ее неспешное созерцание, уютную внутреннюю тишину нарушили. Тамила почувствовала это еще до того, как скрипнула калитка и со двора донеслись торопливые шаги по ковру опавших листьев. Цукат, отдыхающий на подоконнике, тоже недовольно повернул голову и пошевелил усами. Как и Тамила, внезапных гостей он не любил.
В следующую секунду раздался энергичный стук в дверь. А затем и голос – звонкий, со взволнованными рваными интонациями.
– Мила, ты дома?!
Входная дверь, не дожидаясь приглашения, распахнулась, по деревянному полу веранды зацокали каблучки.
– Приве-ет, кузина!
В проеме кухни возникла тонкая фигурка невысокой девушки в джинсах и желто-зеленом свитере. Через плечо была перекинута кожаная куртка. Светлые волосы небрежно спутались и разметались по плечам, с лица не сходила широкая улыбка. Взгляд пытливых светло-зеленых глаз оживленно прошелся по кухне.
– Здравствуй, Тася, - Тамила недоверчиво приподняла брови.
– М-м, какой антураж! Травки, листики. А там что висит над печкой? Скелеты на веревочке? Надеюсь, не настоящие! Ой, а это Персик? Кис-кис, хорошенький!
– Цукат, - кашлянув, поправила Тамила, переведя беспокойный взгляд на кота, чья мордочка вмиг отразила все презрение мира.
Она почти слышала исходящее от питомца сердитое бормотание: «Персик? Да ты там бузины объелась, клюква пересохшая?!»
Как и всякий фамильяр, Цукат ревностно относился к своему имени и личным границам.
