Я никогда не думала, что голова может болеть даже во сне. Помню, после первого допроса мне стало дурно, повело в сторону и… должно быть, я все-таки упала, потеряв сознание. Впрочем, боль была несильной, тупой – с нею я давно сумела свыкнуться. Меня разбудило другое. Кто-то всерьез и настойчиво отбирал у меня то, на чем я устроила голову. Я слабо отмахнулась – не помогло. Тогда пришлось открыть глаза.
Надо мною склонилось красное и опухшее, как это бывает у сильно пьющих людей, лицо незнакомой женщины. Ну, наверное женщины, поскольку губы были ярко накрашены – незнакомка пыталась выдернуть из-под моей головы мою же меховую накидку. Бархатную, отороченную соболем накидку, которую совсем еще недавно Женя заботливо надевал на мои плечи. Я не успела ни подумать, ни испугаться – резко выбросила руку, перехватив ее запястье. И сжала, добившись, чтобы она отпустила мех. Отыскала заплывшие глаза:
— Пошла вон, - прозвучало гораздо грубее, чем я рассчитывала.
— Вякать будешь, подстилка фраерская? - осклабилась в ответ девка.
Я едва успела отшатнуться, чтобы желтые ногти не разодрали мне щеку. Дернула захваченную кисть, провернув в суставе. Надавила на локоть, выворачивая руку так, что девка взвыла. Точь-в-точь как обещал Женя.
Правда, он не предупредил, какой водопад obscénitésen russe обрушится на меня вместе с воем. Я-то прежде думала, что это наша madame в Смольном сквернословит неподобающим женщине образом. И только тогда растерялась.
— Фимка, кончай голосить, - шикнула откуда-то вторая, которую я еще не видела.
— А чего она дерется! – заскулила Фимка. Но когда я чуть ослабила хватку, с готовностью метнулась к стене, растирая запястье. – Сучка бешеная. Я те покажу еще…
— Умолкни, тебе сказано! – Вторая уже повысила голос, и Фимка обиженно заткнулась.
А я только теперь осмотрелась. Это была тюремная камера – никогда не бывала в них прежде, но в месте своего пребывания не сомневалась. Узкая, с обшарпанными каменными стенами и тусклым зарешеченным окном под самым потолком. Кроме меня еще три женщины, все как одна пропитые и хмуро на меня глядящие. Только теперь я испугалась по-настоящему. Захотелось сжаться в комок, забиться в самый дальний угол и расплакаться от жалости к себе. Но я сидела не шелохнувшись, потому как понимала – стоит лишь показать им слабину…
