1885 год,
Российская Империя, Москва
«Намедни, 19 марта, россiйская армiя подъ
руководствомъ начальника Закаспiйской области генерала Комарова
нанесла на рѣкѣ Кушкѣ сокрушительный ударъ по авганскимъ войскамъ,
оттѣснивъ ихъ за мостъ Пулъ-и-Кхишти. Уронъ авганцѣвъ составилъ
около 600 человѣкъ, потери русскихъ 40 человѣкъ убитыми и
ранеными».
«Московскiе вѣдомости», март 1885 года
Глава первая
Когда горничная постучала ко мне в то
утро, я уже полчаса как была на ногах. Успела проскользнуть в
купальню за водой, умылась, причесалась и наполовину затянула на
себе корсет – но потом мой взгляд упал на заметку в свежем
«Московских ведомостях», что я прихватила по пути из купальни, и с
тех пор я так и стояла, нервно постукивая свернутой газетой по
спинке кресла. Заметка не то чтобы взбудоражила меня – нет, чего-то
подобного ожидала уже давно, но все же надеялась, что это случится
не так скоро.
— Георгий Палыч на службу давно
уехали? – спросила я, пока Аннушка, горничная, помогала мне
подколоть волосы.
— Они дома сегодня – хворать с утра
изволят, - Аннушка бросила взгляд в зеркало и, наверное отметив,
как утомленно закатила я глаза при этих словах, улыбнулась с
пониманием: - они отзавтракали уже, не волнуйтесь.
— А дети?
— Все пятеро на месте – в полном
составе.
Когда речь заходила о детях, Аннушка,
как, впрочем, и большинство слуг, всегда радовалась, что проводит с
ними далеко не все свое время – в отличие от меня.
Комментировать Аннушкины улыбки я не
стала, хотя обычно одергивала прислугу в таких случаях, а молча
поднялась и направилась в столовую. Уже перед самыми дверями ее я
остановилась, плотно закрыла глаза и мысленно попросила:
«Господи, дай мне сил пережить еще
один день и не сорваться».
Потом натянула на лицо любезную
улыбку и распахнула двери.
О, да, дети наличествовали в полном
составе: трехлетнюю Лёлечку няня пыталась накормить пюре, младшие
отпрыски – Конни и Ники, близнецы восьми лет – носились вокруг
стола, еще до завтрака успев перепачкаться вареньем. У старших
хватило совести при моем появлении подняться, а Мари, девица
шестнадцати лет и моя воспитанница, даже изобразила реверанс и
поздоровалась:
— Bonjour, m-lle
Тальянова[1].
На ее хитрющей мордашке было при этом
такое выражение, будто она задумала какую-то очередную пакость в
отношении меня. Хотя, у нее всегда было такое выражение, даже когда
пакости не следовало. Видимо, делала она это для того, чтобы я не
расслаблялась и всегда была начеку.
