ГЛАВА 1
Наша кибитка стояла перед городскими воротами, заняв свою очередь в хвосте из десятка дорожных повозок и телег.
Вход в Гольфрад открывался лишь с рассветом, а сейчас всем жаждущим попасть за ворота оставалось только ждать.
— Эмма! — прокаркал за спиной хриплый голос. — Иди сюда, дрянная девчонка.
Я улыбнулась. Агве сколько угодно могла звать меня дрянной, плохой, глупой, но я-то знала, что она это все не со зла. Любовь моей душевной матери проявлялась странно, но была надежна, как рассвет поутру. Сердце не обмануть.
Я прижала руку к груди, прислушалась — бьется…
— Иду, матушка, — откликнулась я, отворяя дверцу и закутываясь в теплую шаль. Ночная прохлада еще не ушла окончательно, а болеть мне никак нельзя.
Спрыгнув наземь, я едва не запуталась в цветастых юбках, которые тотчас отдались звоном нашитых на них побрякушек. Я бы с удовольствием сменила этот наряд на более удобный, например мальчишеские штаны, но Агве настаивала, что мне пора искать мужчину и покровителя, а значит, и одеваться нужно соответствующе.
— Ну, что так долго? — заворчала на меня женщина, слезая с козел, сегодня она командовала лошадьми. — Где моя махорка?
Нехотя я подала матушке уже заранее набитую табаком трубку и огниво. Покачала головой.
— Лекарь запретил тебе курить.
— Я сама себе лекарь, — отмахнулась Агве, чиркая огнивом и затягиваясь. — Тоже мне, развелось коновалов. Сама лучше всех все знаю…
Спорить с ней было сложно.
Агве и вправду много знала в свои-то годы. Хотя числа она никогда не называла, скрывая это даже от меня.
Я могла лишь подозревать, что ей далеко за восемьдесят. От былой черноты волос у Агве не осталось ни следа, сеть морщин покрывала не только лицо, но и руки. Спина все ниже клонилась к земле, а ноги чаще подводили.
И все равно старушка упрямо лезла на козлы своей кибитки, напрочь запрещая мне брать ее очередь вести наш «домик» вперед.
На ней всегда красовались самые вырвиглазные цветастые шали и яркие наряды с золотистыми побрякушками. Украшения весили немало, но, как говорила Агве, они хранили самое важное — память о ее предках, друзьях и былых временах.
«Ничего ты не понимаешь, Эмма, — противилась она в моменты, когда я уговаривала снять с себя лишний груз. — Вот эта монетка досталась мне за первый танец, когда я вот такой, едва отцу до пояса, но уже танцевала босиком на стеклах. Вот эта хрустальная бусина от моей матери, а та от прабабки — они научили меня всему. Кое-что тебе, кстати, еще рано знать, вот выйдешь замуж…»
