Сердце я вырежу сам, сердце отдам тебе!
Филипп Август бэнд
1
Рожденный ползать летать не может? Воистину так!
Люди просто не созданы для полетов. Любой полет обречен
закончиться падением, и чем выше взлетаешь, тем плачевней
последствия. Вспомнить, к примеру, падших...
Я открыл глаза, сразу зажмурился, но поздно —
клок подернутого серой дымкой неба уже завертелся-закружился,
создавая иллюзию, будто лежу на спасательном плоту посреди
гигантского водоворота. При одной только мысли о необходимости
подняться на ноги сделалось дурно, так и остался
малодушно валяться посреди смягчившей падение кучи мусора.
Осторожно вздохнул, и ребра немедленно пронзила острая боль.
Но когда вздохнул второй раз, неприятные ощущения пошли
на убыль, давая понять, что посчастливилось отделаться простым
ушибом спины. Ни обломков кирпича, ни осколков бутылок,
по счастью, среди принявшего меня в свои объятия хлама
не оказалось.
Это радовало. Хотя и не особо, учитывая обстоятельства
падения, но все же радовало.
И я вновь открыл глаза.
Мрачные стены домов возвышались со всех сторон глухим
колодцем, над ними маячило серое небо, недоброе и хмурое, как
и все вокруг. Неожиданно тени сгустились еще больше,
и над крышами проплыло брюхо армейского дирижабля
с квадратами наглухо задраенных оружейных люков. Мелькнули
хвостовые стабилизаторы и киль, сверкнули солнечными
отблесками ствольные блоки гатлингов, и вот уже воздушное
судно скрылось из виду, будто его и не было
вовсе.
Неважно! Вывалился я вовсе не из гондолы этого
летающего монстра, нет: в недолгий полет меня отправили
из щерившегося осколками окна на втором этаже.
Хотя, если начистоту, отправили — это громко сказано.
— Леопольд! — эхом прокатился по двору далекий крик.
Гулкий топот, и миг спустя уже ближе: — Лео! Проклятье,
где ты?!
В арке мелькнули отблески электрического фонаря; яркий луч
пробежался по стенам, вильнул в мою сторону и сразу
погас. А только глаза вновь начали привыкать к темноте,
во двор ступил невысокий констебль в форменном плаще
и фуражке, чья крупнокалиберная лупара недобро щерилась
дульными срезами счетверенных стволов.
— Убери! — потребовал я, досадливо морщась.
Рамон Миро мгновение помедлил, потом все же передвинул ружье
на сгиб локтя левой руки.
— Ты в порядке? — спросил он, настороженно
озираясь по сторонам.
