Ты носишь
имя, будто жив, но ты мертв.
Откровение
Иоанна Богослова, глава 3, стих 1
—В
смысле, Люцифер? — внезапно оживилась Громуша. — Это
который…
—Падший ангел, царь ада, — негромко проговорил я,
глядя на явившееся создание. — И Несущий Свет, как
выяснилось.
—Я
не к тому. Получается, мы вроде как немного мертвы?
—Ага, самую малость, — ответил я, обратившись к своим
воспоминаниям.
Если это не очередная фантазия,
которую мне кто-то вложил в голову, то все было достаточно
однозначно. И появилось понимание, почему мы все здесь
вместе.
—…Но
давайте об этом попозже, — закончил я.
Казалось небольшим кощунством
разговаривать на такие несерьезные темы, как жизнь нескольких
людей, когда рядом с тобой стояла фигура подобной
величины.
А еще мне было интересно, что скажет
или сделает Несущий Свет. Почему-то Люцифером его называть не
хотелось. Видимо, рождались все многочисленные отсылки к этому
имени. Ну, и желания лишний раз вспоминать о том, в каком качестве
я здесь находился, тоже не оказалось.
Несущий Свет неторопливо рассматривал
застывшее черное воинство. Те стали будто игрушечными, подвешенными
на невидимых веревочках. Он всматривался в каждую тварь, словно
пытался разглядеть, кем раньше было это существо. И наконец
повернулся к Голосу.
—Берит, тебя даже нижний уровень не исправит. Зачем ты
осквернил этих несчастных? Их души остались без изменений, но вот
разум и внешний облик…
—Владыка, — затрепетал Голос. — Но это не было
запрещено правилами.
—Но
ты пытался убить претендента, — Несущий Свет шагнул к нему. — Опять
же, ты не рассказал о правилах остальным. Как бы они поняли, что
нужно делать? А после, когда осознал, что дело пахнет раскаленной
сковородой, скрыл магией оставшиеся артефакты. Ты вечно играешь
краплеными картами, Берит. И, признаться, если твоя хитрость раньше
забавляла, то теперь попытки удержаться здесь всеми силами стали
раздражать.
Свет близ Голоса стал таким ярким, что
казалось, он обжигает несчастного демона. В том, что последний —
демон, у меня не осталось никаких сомнений. Ну, или крупный бес.
Подобные частности уже не имели особого значения.
Я понимал довольно четко, что если
сейчас Несущий Свет захочет, то это недоразумение, которое мы
принимали за полубога, просто перестанет существовать. Впервые в
своей жизни (хотя именно теперь уместнее было бы говорить и
«жизни», и «послежизни») я встречал настолько могущественное
создание.
