От
советских хрущевок, которые строились как временное жилье и стали
неизменной частью нашей современной жизни, почему-то именно осенью
веяло какой-то невероятной безнадегой. Создавалось ощущение, что
они словно выросли из грязи, своей серостью гармонируя с
демисезонными сплином.
Или, может, правы были те, кто
говорили, что красота в глазах смотрящего? В смысле – не уважаемого
авторитета на зоне, а того, кто глядит на эти панельки. Наверное, в
этом что-то есть. Потому что единственное прилагательное, которое
можно было применить к моему настроению после всего произошедшего
возле доме Васильича, – кладбищенское.
– Не много им будет, сс… три печати? –
нахмурилась Лихо, когда я закончил.
Как только отпала необходимость
путешествовать в непонятные миры и притаскивать не менее непонятных
рубежников, нечисть снова заняла законное место подле меня. В
смысле, поселилась в Трубке, чтобы не пугать окружающих своей
аурой.
Что до печатей, тут она была в чем-то
права, наверное. Над моим собственным домом висело всего две. Но
там проще – коттедж набит существами разной степени крутости.
Грифона опять же, пусть и мелкого, нельзя сбрасывать со счетов. А
здесь Васильич будет совсем один, не считая кикимору. Но против
целого кощея Марфа много не навоюет.
Что до самого правца – на него было
больно смотреть. Наверное, потому я и выскочил из квартиры, как
только дал соседу все вводные. Оно и понятно, сын не просто
отказался от отца, а еще и пытался его убить. Не каждый справится с
подобным испытанием. Васильич ничего, вроде как держался. Хотя я и
опасался за его душевное спокойствие. Даже наказал Марфе не сводить
со старика глаз.
– Ой, Матвей, сто лет тебя не видела,
– услышал я знакомый голос. Хотя еще прежде, по приторным духам
почувствовал появление Анжелики Никифоровны.
– Да, работа, все время по
командировкам.
– А мы тут гуляем с Басей.
В роли Баси выступил крупная
беспородная собака грязно-рыжего цвета. Причем, не щенок, а
взрослая особь. Мне даже стыдно стало за той-терьера, который на
всех парах умчался в неведомую даль и теперь напоминал мне о самом
главном – не все в жизни можно исправить. Как едва ли получится
помирить Рехона с Васильичем. Все, что мне оставалось, – выбрать
сторону. Что я, собственно, и сделал, поэтому и поселил ныне
обездоленного соседа в свою пустующую квартиру. И взял обещание
пока не выходить на улицу, а все необходимое я буду привозить
сам.
