- Кар! – набатом раздалось в моей
голове.
- Щур, ты абсолютно прав! Утро так
себе, на двоечку! – прохрипела я, не открывая глаз.
Ночь была бессонная и мучительная.
Сначала допросы гаденыша и знахарки, потом совещание без царя и с
оным. Но самое мучительное было после, когда умывшись и раздевшись,
я осталась одна в спальне, что бабульки выделили нам с Ваняткой. Я
легла в постель и уткнулась лицом в подушку, которая еще пахла
сынишкой, обняла ее и безмолвно заплакала.
Сердце сковал страх за родное дитя,
собственная беспомощность рвала душу. В голову лезли страшные
картинки. Сон все не приходил. Я металась по постели, не находя
себе место. Только на самой зорьке смогла забыться буквально на
пару часов. И, как следствие, находилась в ужасном самочувствии и
настроении.
- Щур, уже вставать пора, да? А я тут
валяюсь? - беседовала я с вороном.
Это вредный пернатый служил здесь
заменителем будильника, вот только у него было одно отвратительное
свойство – его невозможно было выключить. И он испортил мне не одно
утро в этой сказке.
- Да, пора уже, - проговорил
скрипучий мужской бас. - Это, между прочим, у тебя сын пропал.
Я подскочила с кровати и, прикрываясь
одеялом, уставилась на птицу. Тот тоже не отрывал от меня глаз,
только забавно крутил головой.
- Твое карканье нравится мне больше,
оно не вызывает сомнений в моей вменяемости, - продолжала я
разговаривать с птичкой.
- Чего застыла? Тебя там все
дожидаются, просто будить боятся, - укоризненно выговаривал мне
ворон. - Выходи уже.
Я демонстративно начала кутаться в
одеяло, мол: - «Это ты, птица мужского пола, меня задерживаешь. Я
при тебе переодеваться не намерена».
- Ой, да что я там не видел? Две
недели меня за чурку деревянную держала, сарафаны с себя скидывала,
не задумываясь, - припомнил мне ворон. - А сейчас прям
скромничает.
Это хамство меня изрядно разозлило, и
бабульки тоже хороши, нужно ж предупреждать, что этот с клювом -
особь мужского пола, мыслящая и разговаривающая.
- Летел бы ты отсюда по-хорошему,
пока я тебя не поджарила и на завтрак себе не подала под
сливочно-грибным соусом! – настоятельно рекомендовала я.
Меня послушались и освободили нашу с
Ваняткой спальню под громкий вороний гомон. А встала, прибралась в
спаленке и стала умываться холодной водой, пытаясь смыть с лица
следы ночных переживаний. Получалось откровенно плохо: глаза
красные от слез, нос распух, подглазины отливают синевой на бледном
лице. В зеркало на меня смотрело печальное умертвие с суицидальными
наклонностями
