Нишген, портовый город на берегу Джокванского моря
Папаши нет уже третий день. Как сквозь землю провалился. Все его
дружки только головами качают. Как есть сгинул, сунувшись куда не
надо. Он у нас хоть и опытный мужик, но авантюрист еще тот. Но срок
уже слишком велик, чтобы все благополучно обошлось с ним.
— Слышь, Вэл, может до городской ратуши прошвырнемся? Проверим,
вдруг нашего предка там в клетке держат или четвертовали уже? — я
обратился к брату без особой надежды на ответ. Тот корпел над
старыми бумагами, обрабатывая их вонючим проявителем чернил.
— Чтоб Большого Карася живьем стража взяла? Да ни в жизнь!
Что-то неладное стряслось. Прямо чую. Помнишь, он нам перед уходом
все про свои нычки талдычил? Будто бы мы их сами не знаем сто лет в
обед, — он со вздохом покачал головой.
— Про его тайники я за столько лет песен наслушался так, что все
мимо ушей пропустил. К тому же я тогда про тощую Кэт
размечтался.
— И что? Дала она тебе? — брат перестал скрести пергамент и
уставился на меня, ухмыляясь.
— Не сложилось, — я помрачнел, вспомнив стычку с Зобатым. — В
тот день она как раз перебралась в Портовые Кучи.
— Самое место для нее, — обронил мой близнец, дернув плечом, а я
невольно повторил его жест, столь привычный мне самому.
Наше сходство обычно сильно поражало тех, кто не был с нами
знаком. Как рассказывала мать, мы родились с разницей в несколько
минут и оказались похожи как две капли воды. А повзрослели —
старались и вовсе представляться одним человеком. Это удобно, когда
растешь на улицах. Конечно, наши сверстники и соседи по Грязной
Заводи были в курсе наших хитростей, но дальше бедных лачуг эта
тайна не выходила.
— Он сказал, куда направился в этот раз? — я был полон решимости
хоть что-то предпринять по поводу исчезновения отца.
— Смеешься? Чтоб мы разболтали своим приятелям-недоумкам, а те
продали его страже? — Вэл очень натурально передразнил говорок
нашего папаши, и я невольно рассмеялся. — Но кое-какие мыслишки у
меня есть.
Брат встал из-за стола и потянулся.
— Проклятое старье, — он кивнул на пергамент. — Из этой
бумажонки все равно ничего не понятно. Чернила, или чем они там
писали, совсем выцвели за эти годы. Остался кусок карты…
— Ты сказал, что есть мысли по поводу отца, — я не дал сбить
себя с толку.
— Да, — близнец почесал затылок и оглядел нашу конуру. — Он взял
всю веревку, масло и обулся в Каменные ноги — так мы называли
тяжеленные сапоги из прочнейшей кожи какого-то морского животного.
Толстая подошва и стальные набойки надежно защищали носки и высокие
голенища.
