Треща крыльями, из травы, прямо из-под ног взлетела куропатка.
Ромка вздрогнул, сердце пропустило удар, потом заколотилось о
рубашку. Пропотевшую, завязанную узлом на животе, в лохмотьях
паутины и крошках сухих листьев. Клетчатый доспех неудачника.
Надвигалась гроза, в просветы между деревьями он видел угрюмого
вида облака, стремительно менявшие очертания. Потом наползли
грозовые тучи, и выдавили облака с неба своими мохнатыми
чернильными боками. Воздух застыл. Деревья замерли и прикинулись
призраками. Сорока, назойливо скрипевшая где-то над головой, вдруг
умолкла.
Роман уткнулся лбом в шершавый древесный ствол. Гроза означает
дождь. Дождь – значит вода. Он попытался сглотнуть, но только сухо
кашлянул. От съеденных накануне незрелых ягод жгло губы.
***
Молния упала с неба огненным зигзагом, через один удар сердца
загрохотал гром. Сосны вокруг крохотного лесного озера превратились
в чёрно-белый частокол. Пятачок воды, до этого свинцовый, стал
озерцом огня.
Опять полыхнуло, прямо над головой. Вода в озере зашипела. Свет
жёг глаза даже сквозь закрытые веки. Ромка вцепился в кору толстой
сосны. Торчащий из шершавого ствола сучок продырявил намокшую
рубашку и зверски колол плечо, но Ромке было всё равно. Теперь
гремело непрерывно. Не открывая зажмуренных глаз, он поднял голову
и заорал, пытаясь спасти барабанные перепонки.
Дождь тут же попал ему в рот. Вода была везде, она лилась с
неба, потоком стекала по древесному стволу, наполнила ботинки.
Ромка закашлялся, выплюнул воду и прокричал, уставившись в
кружок иссиня-чёрного неба над головой, обрамлённый бешено
раскачивающимися древесными верхушками:
— Голуби ходят парами! Мушки на ветках парятся! Как быть поэту,
граждане? Как бы ещё прославиться?!
Он засмеялся, икая, окончательно разорвав рубашку о торчащий
сучок. Слёзы текли по лицу, но дождь смывал их, будто их не было.
Будто не было никогда Ангелины, не было ничего.
Он и сейчас видел её, такую красивую, что судорогой сводило всё
внутри, а голова вмиг пустела. Тогда он был ещё глупым мальцом, и
думал, что девчонкам можно верить. И когда она, щуря свои русалочьи
глаза, сказала: «А ты постарайся. Может, и подружимся…», он и
правда постарался.
Ох, как он старался. Он забросил друзей, записался во все секции
по очереди, он зубрил по ночам, чтобы попасть на медицинский
факультет. Потому что Ангелина сказала, что быть хирургом – это
круто. Он научился сочинять стихи. Он выучил три языка. Он стал
худым, жилистым и выносливым, как пустынный куст. И потом всё это
рухнуло, когда он увидел её, выходящую утром из чужой машины. А
незнакомый мужик, годящийся ей в папаши, держал её за талию.
