В том мае мы еще смеялись,
Любили зелень и огни.
Ни голос скрипок, ни рояли
Нам не пророчили войны.
Мы не догадывались, споря
(Нам было тесно на земле),
Какие годы и просторы
Нам суждено преодолеть...
Теперь, мой друг и
собеседник,
Романтика и пот рубах
Уже не вымысел и бредни,
А наша трудная судьба.
Она сведет нас в том
предместье,
Где боя нет, где ночь
тиха,
Где мы, как о далеком
детстве,
Впервые вспомним о стихах.
Пусть наша юность не
воскреснет,
Траншей и поля старожил!
Нам хорошо от горькой
песни,
Что ты под Вязьмою сложил.
(Николай Овсянников,
(1918-26.02.1943),
старший лейтенант,
помощник командира 365-го
танкового батальона
166-й танковой бригады)
На улицах Берлина еще лежит чахлый европейский снежок, а канал
Ландвер не очистился от тонкого льда, но в воздухе уже явственно
ощущалось дыхание весны. Спешат по своим делам беззаботные
берлинцы. На остановке нарядные девушки весело хихикают в ответ на
незатейливые шутки солдат, постреливая глазками в доблестных
защитников Потреланда и делая вид, что испугались резкого
трамвайного звонка. Молодые люди веселы и счастливы. В весеннем
Берлине все хорошо и радостно. Ничего не говорит о том, что где-то
идет война, что именно сейчас в этот момент в ужасных русских
снежных лесах гибнут немецкие солдаты. А война… Война она далеко.
Да и закончится скоро. Придет весна, отступят морозы, и Вермахт,
сделав последнее усилие, наконец, захватит столицу этих несносных
северных варваров, возомнивших о себе, невесть что. И тогда
останется сломить только трусливых британцев, спрятавшихся у себя
на острове. Ах да, есть же еще американская плутократия. Но имея
самую мощную в мире армию, безграничные ресурсы России и великий
гений фюрера, немцам ли боятся этих торгашей, не способных
справится с горсткой желтолицых японских макак?
А вот в неприметном здании на улице Тирпицуфер, угол
Бендлерштрассе[i], возле канала Ландвер в
самом центре Берлина настроения были не столь радужными. В
небольшом, но уютном кабинете отделанном темными дубовыми панелями,
тихо разговаривали два человека. В воздухе витал запах кофе и
дорогого коньяка.
- Как прошло совещание у фюрера? - отхлебнув из миниатюрной
фарфоровой чашечки восхитительный кофе, спросил тот, что был в
гражданке. Высокий с залысинами лоб, пересеченный несколькими
поперечными складками, острый и умный взгляд, жестко ощупывающий
собеседника из-под сдвинутых к переносице бровей, и даже цивильный
костюм не может скрыть офицерскую выправку. Слишком прямая спина,
слишком уверенный взгляд, слишком много стали в голосе. Впечатление
об этом человеке не портили даже слегка топорщащиеся, какие-то
мальчишеские уши.
