Зверь
лютый
Книга 31.
Корзно
Часть 121 «Как dandy
лондонский одет и...»
Глава 611
В середине апреля мы вытолкнули караван из Киева. В две
противоположные стороны, в разные пункты назначения, с разными
задачами. Не «два в одном флаконе», а четыре. И не надо «достижений
научно-технического»! Просто чуть организации и ресурсов.
Суетни было много и я как-то отвлёкся. От Боголюбского. У него ж
на лице ничего не написано! Как у каменной гадюки. Мой прокол: за
Государем нада присматривать ещё тщательнее, чем за маленьким
ребёнком. Дитё только себе в рот всякое... всовывает. А Государь и
других... «сладостями накормит». Фиг прожуёшь без подготовки.
Чуть назад.
Боголюбский ревнив к власти.
«Плим-плим-плим-плим, я не ревную тебя,
Плим-плим-плим-плим, обиды нет».
Но...
Правители-«ревнивцы к власти», не обижаются, а уничтожают.
Предположительно покусившихся.
Не «ревнивые» - государями не становятся. Их могут поставить. По
наследству, старшинству, очереди, по чьей-то воле... Не сами.
Мои наглядные успехи вызывали в Андрее ревность: «Почему не я?
Не мне? Не моё?». И опасение неуправляемости, неподвластности.
Пока мы сидели каждый в своих землях, мы были соседями. Он,
конечно, старше, родовитее, прославленнее. Но власти его надо мною
нет.
В походе - он главный. Но снова - я союзник, не подчинённый. И
не то, чтобы я подчёркивал независимость, но как-то так выходило,
что я сам по себе. Нет, конечно, с его согласия. Но придумал и
сделал - я. А он, типа, соблаговолил. Съесть готовенькое.
Я пришёл к Киеву вместе со всеми. Ну, почти. Своим отдельным
путём. С его согласия, но сам. На день раньше, но этого хватило для
ликвидации Жиздора. Сам, один, в честном бою.
Я нашёл вход в Киев. Сам вошёл и «их всех» впустил. Нашёл выход
из вражды с братьями. Да ещё столь замысловатым способом: каждому
по владению, но так, что они ни поднять их без нашей помощи не
могут, ни Андрею навредить не сумеют.
Ситуация-то была тупиковая. Из-за того, что, в отличие от РИ, я
убедил Боголюбского придти в Киев, юрьевичи столкнулись «нос к
носу». В РИ Андрей «гречников» после их высылки в Византию не
видел. Они, в его памяти, оставались маленькими детьми,
несущественными довесками к ненавидимой мачехе.
Конечно, была переписка, были отчёты его бояр. Но всё это -
этикетно и удалённо. Прямой контакт вызвал новую волну его
ненависти. Уже не просто - «мелкие порождения ехидны». Выросли,
сами стали «ехидными». Не просто противно, но уже и опасно.
