Если рожденным в моей стране, после обретения мною состояния
Будды, доведется услышать хотя бы самое имя зла, пусть я не
достигну наивысшего Просветления.
Изначальная молитва Будды Амиды.
Сказал Будда Шакьямуни:
«Не думай легкомысленно о зле: «Оно не
придет ко мне». Ведь и кувшин наполняется от падения капель. Глупый
наполняется злом, даже понемногу накапливая его.»
И еще сказал Будда:
«Если рука не ранена, можно нести яд в
руке. Яд не повредит не имеющему ран. Кто сам не делает зла, не
подвержен злу.»
И еще:
«Ни на небе, ни среди океана, ни в
горной расселине, если в нее проникнуть, не найдется такого места
на земле, где бы живущий избавился от последствий злых
дел.»
«Записки на облаках»
Содзю Иссэн из храма Вакаикуса
1
Найду и съем
Молодая луна сияла обоюдоострой улыбкой.
Сияла? – скалилась.
В улыбке крылось целое богатство смыслов: угроза, тайна,
предвкушение. Так могла бы улыбаться, выглядывая из мрака, вечно
юная
красотка-кицунэ[1],
карауля незадачливого любовника, чтобы низвергнуть его в пучину
гибельной страсти. Ночь призраков и влюбленных, злоумышленников и
демонов набросила на Акаяму покрывало из черной парчи. Острые ножи
лунного света наискось вспарывали ткань, превращая улицы в
серебристые разрезы с угольной кромкой.
Впрочем, здесь, на северной окраине города, дома торчали как
попало, россыпью кривых зубов во рту забулдыги, а улицы с
переулками представляли собой такую невообразимую мешанину, что в
ней путался даже лунный свет. Прямые линии? Ровные ряды зданий, как
предписано уложениями по градостроительству? Ночь и луна превратили
квартал в хаотичное нагромождение светлых пятен и темных провалов,
отчего с высоты окраина походила на дельту реки, текущей жидкой
тушью, с множеством бумажных островков.
Квартал спал, погружен в тишину, как в стоячую воду. Если демоны
или воры и вершили свои тайные дела, то происходило это в другом
месте. Лишь колокол в отдалении пробил Час
Быка[2], да чей-то пес встрепенулся
спросонья во дворе. Залаял, взрыкивая и подвывая:
«Сторрррожу-у-у! Только суньтесь! Всех поррррву-у-у!»
Соседские псы не остались в долгу. Понеслась по кварталу лихая
перекличка:
«Не спим! Бдим! И я тоже! И я!»
Привыкшие к собачьему гвалту хозяева всхрапывали и ворочались во
сне. Из одного жилища грянула брань, из другого – обещание выбить
дурь из глупой псины. Исполнить угрозы никто не спешил. Лай улегся,
сошел на нет – так разглаживается поверхность пруда, растревоженная
случайным порывом ветра. Лишь где-то с упрямством, достойным
лучшего применения, продолжал бубнить недовольный голос:
