И повторил ребенок-полубог:
– Что было – есть. Для сказки нет конца. Куда ж еще мог
полететь Пегас? Быть может, он прилетит ко мне? Я жду
его.
Ответила ребенку-полубогу Эвримеда:
– Он вылетел и скоро долетит.
Задумался Беллерофонт. Сказал:
– Я укрощу крылатого Пегаса и полечу на нем. Главк, мой
отец, умеет укрощать земных коней. Я укрощу небесного коня. Скажи,
а то, что будет, тоже есть?
С улыбкою ответила Эвримеда:
– Есть – для героя.
– А что же тогда бывает и не будет?
И услышал Беллерофонт ответ:
– Если герой приходит, все бывает.
Я. Голосовкер, «Сказания о титанах»
ПАРОД[1]
Все было так хорошо, что даже слишком.
Ветер шелестел в кронах дубов и лип. Журчал ручей, нежась в
илистом русле. Хор птиц славил великого Гелиоса, чья колесница
завершала свой дневной путь. Венец солнечного титана заволокла
слабая дымка: Гелиос размышлял. А может, просто дремал, отпустив
поводья – кони и без возничего знали дорогу.
Белый конь пасся на склоне горы, возле ручья. Время от времени
он поднимал голову к небу и тихонько ржал. Он ждал ответа от
упряжки, везущей солнце, но ответа не было. Тогда конь фыркал, бил
копытом в землю и вновь принимался щипать траву.
Из ручья за ним наблюдала нимфа. Волосы густой волной стекали на
маленькую, слабо очерченную грудь: черное на белом. В глазах,
светлых и прозрачных, словно две капли росы, застыло восхищение.
Когда конь ржал, нимфа пряталась в ручей. Нагое тело растворялось в
бликах, играющих на воде, чтобы вскоре снова вернуться к прежним
очертаниям женщины.
Боялась? Чего?
Нимфы пугливы, такова их природа.
Конь был прекрасен. Им залюбовался бы самый взыскательный
ценитель. Миниатюрный, изящный, весь грация и радость жизни, он
словно вышел из-под резца гениального скульптора. Стройные ноги
мягко переступали с места на место. Казалось, конь танцует в
воздухе, не сминая копытами травинок и метелок дикого овса. Под
шелковистой кожей играли сильные мышцы. Когда конь переставал
пастись и обращал взор к небу, становилось видно, как высоко он
держит голову и шею. В иных случаях говорили, что это привычка
колесничных лошадей, которым хомут давит на дыхательное горло. Но
представить хомут на белоснежном красавце?
Нет, этого не смог бы и бог.
Текли минуты. Нимфа пряталась, возникала, снова пряталась.
Взгляд ее туманился донной мутью, светлел, чтобы опять подернуться
рябью. Поглощен трапезой, конь не обращал внимания на хозяйку
ручья. Вот он поднял голову в очередной раз, начал рыть землю
копытом. Фыркнул, но иначе: громко, с беспокойством, почуяв что-то,
скрытое от ветра, лип, птиц.
