В.Большаков
«Четыре танкиста. От Днепра до Атлантики»
Глава 1. КОМБРИГ[1]
Харьковская область, село Одноробовка. 7 августа 1943
года
Танкисты 1-й гвардейской бригады вышли к железнодорожным
станциям Одноробовка и Александровка глубокой ночью.
Репнин не стал спешить с атакой, решил дождаться утра.
Вылезая на остывавшую броню «Т-43», он втянул прохладный воздух.
Как хорошо пахнет ночью гречиха!
Кажется, что от ее белых цветов в темноте виднее.
Геннадий присел, откидываясь на башню – металл приятно грел
спину. Осторожно поерзав, оберегая хоть и зажившие, но больно уж
свежие раны, он сдвинул танкошлем на затылок, устраивая голову на
покатой броне. Удобно. Только твердо.
Пройдет еще чуть больше месяца, и исполнится ровно два года, как
он здесь, в прошлом. Сколько уж передумано за это время, каких
только версий не измышлено!
Взять хотя бы это самое местоимение – он. Кто – он?
Геннадий Эдуардович Репнин? Так этот гражданин сгорел в танке
под Дебальцево. В 2015-м, семьдесят лет тому вперед.
И непонятно, что же от него осталось – душа? Сознание? Что?
Какая такая субстанция перенеслась через время, чтобы вселиться
в другое тело, в другую голову, в Дмитрия Федоровича
Лавриненко?
Репнин был атеистом, и не верил в бессмертную душу, ему было
«против шерсти» сознавать произошедшее с ним чудом, но и эта версия
имела право на существование.
Первые месяцы его преследовало ощущение дискомфорта, было
неприятно ощущать чужие зубы, чужое нёбо. Дышать чужим носом.
Извините, писать, придерживая не свои муде.
Наверное, понять его сможет человек, скажем, старый ученый, чей
мозг пересадят в тело молодого кретина, пустившего себе пулю в
висок из-за неразделенной любви.
Правда, старик, вернувший себе молодость таким путем, вряд ли
будет страдать излишней брезгливостью, ведь к нему вернутся силы и
утраченные возможности.
Репнин никогда особо не увлекался выпивкой, но, попав в 41-й,
частенько использовал сто грамм, чтобы прополоскать «чужой»
рот.
Это долго преследовало его, а потом незаметно сошло на нет. Он
просто привык к своему новому телу. Кстати, более молодому, чем
старое. Ну, не то, чтобы совсем уж старое, но капитану Репнину было
за сорок, а Лавриненко – немногим за двадцать.
С другой стороны, эта его озабоченность из-за «вселения» в иную
плоть здорово помогала удерживать в норме психику. Война шла,
жестокая и страшная.
