Газеты в степную роту завозили, как картошку: на месяц, на два или уж до весны, чтобы не тратиться зря на горючее и не баловать. Завозили прошлогодние, из расстроенной полковой читальни, где подшивки успевали обворовать. Однако и раскромсанные – сообщая о чем-то большом и важном, что свершилось давно и без их ведома, газеты, бывало, выдавливали у служивых слезу. Узнавая так поздно, так сразу обо всех мировых событиях, солдатня пускалась расходовать свою и без того пропащую жизнь. Но и посреди этого разгуляя слышалось, как занудно перемалывают прочитанное, жалея позабыть. Слово за слово – разговорцы крепчали, так что у каждого появлялось особое мнение, и если вдруг вылезало на свет событие поважней и побольше, а четкая политическая оценка отсутствовала, случался мордобой.
Ничего не ждал от жизни капитан Хабаров. Он если подсаживался в круг читчиков, то украдкой вливал свою застарелую тоску в общую, как считалось – по международному положению.
Иван Яковлевич Хабаров явился на казенную службу не по расчету или принуждению, хоть добрая его воля мало что прибавляла. Вот и в солдаты его забрили, как всех. Служил. Но когда истек срок службы солдатской, подневольной, уговорили остаться старшиной: «Оставайся-ка, Иван, служи, это ж твое твердое место, какой ты, к сволочи, гражданский человек?!»
Служивый обнаруживался в Хабарове по скупым и грубым чертам. Хабаров был человеком коренастым, приземистым, похожий на крепенький мешок с картошкой. Это делало его безликим, сравнимым с миллионом ему подобных служак. Однако этот миллион образовывал гущу народа, в которой сам собой исчезает всякий отдельный человек. Суждено ему было, уж правда, замешаться в ней комком. Вот и служить он остался за паек да жалованье, которым не побалуешь. Что бы ни случилось, Иван Яковлевич думал: «Поворачивать некуда, надо терпеть». И он же думал, что бы ни случилось: «Это еще не конец».
Теперь он в пыльных капитанских погонах дослуживал в одной из лагерных рот Карагандинской области свой пожизненный срок, намаявшись по лагерям от Печоры до Зеравшана дольше вечного урки – а большего не выслужив.
