Апокалипсис откладывается

Коричневый жирный дождь снился Вениамину. Отвратительный, медленный дождь. Капли ползли по оконному стеклу, и кто-то невидимый тряс его за плечо и кричал в ухо: «Кровь, кровь! А все говорят, что машина, матрица! Но вся матрица — в крови!»

И тут Вениамин проснулся.

Было обыкновенное утро.

И никакого дождя.

Мне кажется, эту историю следует начать с того, как я умер.

Я умер.

Случилось это на операционном столе под чутким руководством хирурга, ковырявшегося в моей печени. Сначала я, как и все окружавшие меня, не осознавал происходящего, лежал безмолвно и был подобен бревну, недоеденному на обед кворстром. Кстати, о кворстрах... О, простите, я постараюсь не отвлекаться.

Итак, пока садист хирург пытался заштопать дырку, просверленную в моей печени, я вдруг пришёл в себя.

Это было как бросок из чёрного мрака в красный. Мне показалось, будто в меня вместо крови вкачали пять литров свинца! Глаза не открывались. В ушах — дум-дум — наяривали в барабаны дикари. Сердце растягивало артерии, пропихивая в них свинец. Казалось, оно вот-вот лопнет от натуги. Ещё немного — и я, наверное, сошел бы с рельсов или разлетелся на тысячу осколков... Но вдруг всё закончилось.

Я открыл глаза и увидел себя как бы со стороны: лежу весь белый от простыней и потери крови, а красномордый хирург целит куда-то внутрь блестящими ножницами.

Тогда я поднялся повыше, чтобы охватить взглядом всю панораму событий, а потом ещё выше, ещё... И лишь тогда понял: а ведь это душа моя отделилась от тела и сейчас вроде как озирает окрестности.

Растерявшись, я завис под потолком и снова глянул вниз. Надо мной уже суетились мымры в белых халатах, что-то орал разлучённый со скальпелем хирург. Голосов я не слышал — и слава богу. Иначе золотая мысль о свободе пришла бы мне в голову значительно позднее.

Нет, вы понимаете, я был свободен! Они все остались там, внизу: и садист, и мымры, и фараон под дверью палаты. Ведь, честно говоря, в больницу-то я попал прямо из академии. Только не той, где учат, а той, где лечат. (От болезни присваивать чужие деньги.)

Однако вернёмся с грешной земли на небо.

Мысль о свободе наполнила меня такой лёгкостью, что я взмыл сквозь потолок. Но как только я потерял из виду своё безжизненное тело, меня вдруг со страшной силой закрутило, небеса разверзлись, и я оказался в серо-прозрачной трубе на манер канализационной. (Слава богу, запахов я не чувствовал.)