Промозглыйночной
ветер ворвался в блиндаж, закружился по столу, заставляя
вальсировать документы, поиграл огоньком керосиновой лампы и
умчался через щели между бревнами. Стеценко закурил папиросу и
спросил у меня:
- Будешь?
Я усмехнулся. Он покачал головой и спрятал пачку.
Наверное, я был единственный некурящий офицер в нашей бригаде, а
сегодняшняя ночь была не лучше и не хуже многих. С чего бы мне
начинать курить?
- Ну и дурак, - резюмировал Стеценко и вытянул ноги,
чтобы погреть подошвы ботинок у печки.
Я потянулся и встал с топчана. Нужно было проверить
посты. Расправил шинель, застегнулся на все пуговицы и затянул
потуже портупею с шашкой и револьвером.
- Ну-ну, давай, проявляй служебное рвение. Авось
полковник заметит... - Стеценко задремал на своей табуретке,
вытянув ноги и привалившись к стене.
Снаружи было зябко. Я втянул голову в плечи, но потом
подумал, что не стоит оно того, распрямился, надел фуражку и
зачем-то провел пальцами по козырьку. Сквозь ночную тьму виднелись
огоньки папирос, которые курили солдаты в окопах. Мерцал
непостоянный, мигающий свет от небольшого костерка, который развели
бойцы, на чью долю выпало сегодня ночью не спать. Вообще-то костер
разводить нельзя - светомаскировка. Вдруг вражеский наводчик
направит сюда огонь артиллерии, или проплывающий высоко в облаках
цеппелин решит сбросить свой смертоносный груз на наши позиции? Но
ведь солдатам-то было холодно! И они не могли укрыться в условно
теплом блиндаже, как я или Стеценко.
Я подошел к костру и сказал:
- Прикройте огонь, а то с этих станется пальнуть сюда
чем-нибудь посерьезнее...
Унтер-офицер мигом соорудил из брезента и двух
винтовок что-то вроде ширмы и прикрыл пламя с той стороны, где
находились враги.
- Мы ж совсем маленький, ваше благородие... Холодно
так.
- Пусть горит пока, там посмотрим. Нагрянет полковник
с проверкой, что делать будем?
Солдаты потупились, я спросил:
- От разведки что слышно? Не вернулись?
Унтер почесал подбородок и сказал:
- С полчаса назад на той стороне пошумели-пошумели, а
потом все затихло. Может, сцапали нашего ротмистра?
Другой солдат, кажется, его фамилия была Кислица, в
ответ на реплику унтер-офицера буркнул:
- Нашего ротмистра сам черт не сцапает. Он же
заговоренный. Правда, господин поручик?
Я поморщился. Когда о ком-то говорили, что он
заговоренный, это как бы снимало всякую ответственность с носителя
такой репутации. То есть все заслуги и удачи могли приписать этой
заговоренности, а если, не дай Бог, человек погибал, то можно было
покачать головой и сказать, что, мол, от пули никакая
заговоренность не спасет. А наш Феликс был настоящий ас в своем
деле. Ему удавалось добывать сведения в совершенно немыслимых
ситуациях и всегда возвращаться живым и здоровым. И сохранять жизни
своих бойцов. Поэтому солдаты его любили и побаивались, а за глаза
называли "нашим ротмистром". Интересно, как они меня
называли?
