Берендей бежал через заснеженный лес
и чувствовал сзади тяжелое дыхание погони. У него совсем не
оставалось сил, он проваливался в глубокий снег, спотыкался, падал,
поднимался и снова бежал, петляя между деревьями. Во всяком случае,
ему казалось, что он бежит; на самом деле он медленно продвигался
вперед, шатаясь и еле передвигая ноги. Каждый раз, падая, он думал,
что не сможет подняться, но поднимался, не позволяя себе сделать и
лишнего вдоха, такого необходимого, спасительного вдоха…
Ему было страшно.
За свои двадцать два года он никогда
так не боялся. С ним случалось всякое, но ни разу в жизни он не
потерял самообладания настолько, чтобы бежать от опасности, не
разбирая дороги. Даже толком не разобравшись, что ему угрожает. А
уж тем более в собственном лесу.
Он не просто считал себя хозяином
леса — он им был. Никто не мог угрожать ему здесь — ни зверь, ни
человек.
Он вышел из дома тридцать первого
декабря, примерно в девять вечера, не намечая никаких дел: хотел
прогуляться по лесу. Вечер стоял чудесный — ясный и несильно
морозный, всего градусов восемь. Берендей любил новогоднюю ночь.
Когда был жив отец, они несколько раз встречали Новый год прямо в
лесу. Вот и сейчас он вышел из дома для того, чтобы побродить в
одиночестве и вспомнить отца. Верный пес Черныш сутки как ушел то
ли на охоту в лес, то ли по любовным собачьим делам в поселок. Он
частенько уходил из дома, но тут это оказалось совсем некстати.
А часам к одиннадцати Берендей
собирался поехать к Михалычу, старому охотнику и другу отца. Он
купил ему в подарок перфоратор, о котором мечтал старик, и
предвкушал, как Михалыч обрадуется, начнет шутить и потирать руки.
И его жене, Лидии Петровне, тоже понравится пуховый платок,
огромный, как плед. Накинув его на плечи, она сядет на диван перед
телевизором… Берендей представил это и улыбнулся.
И вот поди ж ты!
Он не понимал, кто его преследует, не
смел оглянуться, не тратил время на раздумья — просто бежал.
Что это было? Неясный шум, неясная
тень… Пошел бы с ним Черныш — он бы разобрался. И предупредил.
Берендей почувствовал нечто чужое и
страшное задолго до того, как смог бы его увидеть. И ужас наполнил
его до краев: он понял, что Оно пришло за ним, за его жизнью, Оно
пришло, чтобы стать хозяином в его лесу. Звериный инстинкт — любой
ценой сохранить жизнь, — больше ничего не осталось. Ничего
человеческого. Кроме обличья.
