И уходит где-то в направленье
юга
Одинокий путник в январе холодном…
Ё-вин (Лина Воробьева)
* * *
Ветер дул с севера — ледяной, резкий,
он принес с собой колючую снежную крупу и дышал жестоким холодом.
Лес выл под его ударами, трещал сорванными сучьями и швырял их на
лед реки. Тучи неслись по небу, как кони от степного пожара, меж
ними мелькала полная луна, от чего по земле бежали мрачные тени. Во
тьме мерещились зловещие крики, хохот, рычание, конский топ и
ржание огромных коней, под копытами которых дрожит земля.
Лешек шел и улыбался. И если сначала
его била крупная дрожь — не от страха, от возбуждения, — то теперь
ее сменила невероятная легкость. Пожалуй, он был счастлив. Он не
хотел думать о том, сколько ему придется пройти, имея два стакана
пшена и огниво. Он не хотел думать о холоде, пронизывавшем его
полушубок, о ветре, обморозившем лицо и руки, которые он
старательно втягивал в узкие рукава, о поземке, заметающей
наезженный санный путь, об одиночестве и голодных волках, которые,
наверное, наблюдают за ним из леса.
Он не знал, который час, а
рассмотреть звезды сквозь обрывки туч не успевал. Судя по тому, как
повернулась луна, он шел около пяти часов, а это значит, что в
монастыре уже проснулись и обнаружили его исчезновение. А если они
заметили пропажу крусталя, то, возможно, и снарядили погоню. И от
этого ему вовсе не было страшно, наоборот, ему хотелось, чтобы
Дамиан понял, кто унес крусталь, чтобы он топал ногами и орал на
всех, кто подворачивается ему под руку, размахивал плетью и скрипел
зубами от злости. И мысль эта заставляла Лешека улыбаться еще
шире.
Ветер дул ему в спину.
Между тем архидиакон Дамиан, ойконом
Усть-Выжской Пýстыни, вовсе не топал ногами, не орал, а разве что
скрипел зубами. Если авва узнает о том, что крусталь исчез, был
украден, то, пожалуй, виноватым окажется сам Дамиан, если не успеет
изловить вора.
По своей сути Дамиан был так же далек
от служения Богу, как авва — от потворства блудницам, и, наверное,
поэтому так и не получил сана иерея, но, волею судьбы оказавшись в
монастыре, сумел высоко подняться и здесь. От приютского мальчика
до бесправного послушника, от новоначального до настоятеля приюта —
к сорока пяти годам Дамиан добрался до вершины и стал, по сути,
воеводой Пустыни. Хотя должность эта и называлась по старинке
«ойкономом», на плечах его в первую очередь лежала забота о силе
монастыря, охрана его рубежей, расширение земель и лесов,
приносящих обители доходы. И если пришлые разбойники опасались
трогать хорошо укрепленный монастырь, то постоянные стычки с людьми
князя Златояра заставили авву согласиться на содержание дружины,
монахов-воинов, хорошо вооруженных и обученных.
