Тихим ручьем льются речи медовые,
Жарко покои натоплены светлые,
Заперты двери замками пудовыми,
Что ж, несмышленая, снова ты сетуешь?
Что же ты мечешься пойманной птицею?
Что же все рвешься к запретному берегу?
Видишь, как скалится полночь лисицею?
Слышишь, как воет за стенами терема?
Ты образумься. В светелке натопленной
Сладко мечтать. А во тьме за околицей
Боль вековая старухою сгорбленной
Следом идет и то ль плачет, то ль молится.
Снова, в который уже раз за время своего пребывания в этом мире,
я рывком села на постели, чувствуя, что сердце колотится к горле.
Мир вокруг немилосердно качался, а в ушах шумело.
Несколько секунд ушло на то, чтобы понять, где я. Вспомнив
события минувшего дня, я нашарила на стоявшем рядом сундуке лампу и
некоторое время пыталась ее зажечь. Наконец мне это удалось, и
комната озарилась желтоватым светом. Я с удивлением уставилась на
пустую постель Добронеги, размышляя, куда она могла уйти ночью.
Выбравшись из-под влажного одеяла и потрогав постель Добронеги, я
убедилась, что мать Радима ушла давно — постель была холодной. Я
вытащила из сундука свежую ночную рубашку, ополоснулась холодной
водой из таза, пролив часть воды на пол, оттого что руки нещадно
тряслись, протерла пол и наконец осознала, что шум в ушах — не что
иное, как ливень за окном. Я приоткрыла ставни, и тут же в комнату
ворвался не по-летнему холодный ветер, а косые струи дождя замочили
подоконник. Захлопнув ставни, я порадовалась тому, что здесь не
свечи, а масляные фонари — сидеть в темноте после увиденного во сне
не хотелось совершенно.
Опустившись на сундук, я зябко поежилась от прохлады и поняла,
что дальше делать вид, будто ничего не произошло, просто
невозможно.
С тех пор, как меня подобрали в море и воевода Свири признал
меня своей пропавшей сестрой, я только и делала, что играла в
прятки: с собой, с семьей Всемилы, с Альгидрасом, с княжичем. Но
сейчас реальность обступила со всех сторон. Я в Каменице, рядом нет
Радима, Добронега ведет себя так, будто я сделала что-то плохое,
княжич молчит о свадьбе, чем выбивает из равновесия еще сильнее,
Альгидрас просто молчит, либо отвечает на вопросы так, что лучше бы
уж молчал. Меня убивает эта их святыня, вытягивая силы по капле.
Вчера в Каменице нежданно-негаданно объявился старейшина Савойского
монастыря, и встреча с ним ознаменовалась тем, что я едва не
умерла, когда меня накрыло чужой яростной силой. И в довершение ко
всему мне приснился этот то ли сон, то ли явь, в котором Альгидрасу
были подвластны стихии. Сил на то, чтобы делать вид, будто все в
порядке, у меня попросту не осталось.
