Кажется, я где-то уже упоминал, что мой друг Шерлок Холмс, подобно всем великим художникам, жил лишь ради искусства и, за исключением дела герцога Холдернесса, ни разу не требовал значительного вознаграждения за свои труды. Сколь бы могущественен или богат ни был клиент, Холмс никогда не брался за дело, если человек этот был ему несимпатичен. И вместе с тем с необычайной энергией и усердием мог взяться за дело какого-нибудь совсем скромного и незначительного человека, если оно казалось ему занимательным и будоражило воображение.[1]
Проглядывая свои записи за достопамятный 1895 год, я вдруг наткнулся на материалы дела, представляющего типичный пример такого альтруистического подхода, где желание творить добро преобладало над материальными интересами. Я, разумеется, имею в виду страшную историю о канарейках и пятнах копоти на потолке.
Было начало июня, и мой друг только что завершил расследование причин скоропостижной смерти кардинала Тоски; этим делом он занимался по личной просьбе папы римского. Оно потребовало от Холмса немало усилий, а также дипломатичности, и худшие опасения мои оправдались. После этого он еще долго пребывал в самом взвинченном и нервном состоянии, чем вызывал тревогу у меня, его друга и личного врача.
Как-то раз дождливым вечером, уже в конце июня, я уговорил Холмса пообедать со мной в итальянском ресторане «Фраскатти», после чего мы отправились в кафе «Ройал» выпить по чашечке кофе с ликером. Как я и надеялся, сама обстановка этого заведения, с его огромным залом, мебелью, обитой красным бархатом, пальмами в кадках, залитыми светом хрустальных люстр, помогла вывести Холмса из угнетенного состояния. Откинувшись на мягкую спинку дивана, он крутил в пальцах тонкую ножку бокала, и я с удовольствием заметил, как оживились и заблестели его серые глаза. Холмс с интересом разглядывал богемную публику, занимавшую столики и кабинеты кафе.
Я собрался было что-то сказать, как вдруг Холмс кивнул в сторону двери.
– Лестрейд, – обронил он. – Что это инспектор здесь делает?
Я обернулся через плечо и увидел столь хорошо знакомую щуплую фигуру и крысиное личико сыщика из Скотленд-Ярда. Он стоял в дверях, и его темные глаза внимательно оглядывали зал.
– Возможно, вас ищет, – предположил я. – По какому-нибудь срочному делу.
