Элла стояла у входной двери и рылась в сумке, пытаясь найти ключ, как вдруг раздался телефонный звонок.
– Какого черта я опять поменяла сумку? – пробурчала она, вытаскивая записную книжку и кошелек, чтобы облегчить задачу шарящим в бездонных глубинах пальцам.
– Элла, тебе помочь? Ты не можешь найти ключи? – услышала она знакомый голос.
– В этой сумке никогда ничего нельзя найти, – отозвалась Элла, не поднимая глаз и не поворачиваясь к Далье, соседке из квартиры напротив, – а тут еще телефон звонит.
Далья, растерянная от неожиданной встречи, заметила:
– Я слышала, что твоя Эйнав родила, – и замолкла, смутившись, словно мать, ребенок которой только что пролил какао на новое кресло соседей.
Элла замерла, чувствуя, как вопрос подруги, которая давно перестала быть подругой, проходит через все слои одежды и впивается прямо в сердце; но уже через мгновение продолжила поиски и, наконец-то, вытащила ключ, который зацепился за красную расческу, лежавшую на дне бокового кармашка. Она, не задерживаясь, открыла дверь, еле слышно бросила «до свиданья» и вошла в квартиру, понимая, что от себя, как от Дальи, не спрячешься и что впереди еще один унылый, бесполезный вечер.
Вот уже несколько лет, как Элла избегает любой, даже мимолетной, встречи с Дальей, пытаясь уберечь себя от ее недоумевающего взгляда, никчемных расспросов, мучительных упреков и обоюдных обвинений.
«Она вечно взирала на нас с высоты своего семейного счастья, – думает Элла. – Она живет в мире, где царят порядок, надежность и покой: папа – мама – сын – дочка. Не то что моя жизнь: одни углы да выступы».
Дети Дальи старше ее Эйнав и давно оставили родительский дом, у каждого свои интересы, но при этом святость субботнего семейного ужина соблюдается беспрекословно. Еще сравнительно недавно каждую неделю Далья приглашала ее присоединиться к ним, и каждый раз она находила для себя какие-то неотложные дела или ссылалась на усталость, так что в конце концов ее оставили в покое.
«А может, мне все это показалось, – продолжает мысленный диалог сама с собой Элла, ополоснув усталое лицо и разглядывая себя в зеркале. – Может, нет в ее взгляде укора, а только сожаление и сочувствие, которые я не готова принять? Память о том дне, когда она оказалась со мной в больнице, на родах, и который связал нас, как мне казалось, на всю жизнь, растаяла. Да и вся моя жизнь растаяла, не оставив от меня той, прежней, и следа».
