Аэропорт всегда напоминает мне муравейник. Все куда-то мчатся, что-то тащат, кричат. А я сижу в кафе и смотрю на них, впитывая родную речь и глупо улыбаюсь. Уже больше часа не могу заставить себя выйти отсюда. Долгих пять лет я не была дома, не слышала языка. Но больше всего хочется увидеть семью: отца и двух братьев. Думаю, для них это станет шоком.
Поднимаюсь из-за столика, ловя своё отражение в стекле. На меня смотрит эффектная девушка с отличной фигурой, затянутой в облегающее тёмно-синее платье до колен и чёрную кожаную куртку. Золотистые волосы стянуты в небрежный узел, а голубые глаза скрывают зеркальные авиаторы. Мне часто делали комплименты, да и сама я знала, что привлекательна, но внутри оставалась чернота, которую планомерно выжигали все эти годы.
Тяжело вздохнув, сажусь в такси и называю адрес, который когда-то был домом. Боялась до коликов в животе, до чёрных точек перед глазами. Пять лет мои родные считали, что я погибла вместе с мамой. Но это не совсем так. Я умерла и возродилась другим человеком.
Выйдя из машины, окидываю дом взглядом. Изменения незначительные: роз больше нет. Фасад слегка выгорел и из цвета горького шоколада превратился в молочный. У дома стояло пять машин и несколько байков.
Подойдя ближе, я отчётливо услышала мужской и женский смех и музыку, режущую нервы. «Видимо, у них праздник. Я не вовремя. Что ж, отступать не в моих правилах».
Рука сама потянулась к кнопке вызова у ворот.
– Слушаю, – сухо ответили мне через полминуты. Голос я узнала сразу – дядя Гриша, который и пять лет назад отвечал за дом.
– Я к Михаилу Александровичу, – мой голос скрипел от долгого молчания.
– Вы приглашены? Назовитесь.
– Станислава Михайловна Вербер.
На том конце повисла тишина, камера над головой задвигалась. Я посмотрела в объектив и улыбнулась.
Ворота открылись. Я знала: отцу сейчас доложат, кто входит в дом. Подняв голову, я шла уверенным шагом. В уголках глаз скапливались слезы – то ли радости, то ли страха. Я уже была на парадном крыльце, когда двери распахнулись. На пороге стоял отец, явно пьяный, с пистолетом, нацеленным на меня.
– Призраков этим не убить, пап, – прошептала я, но он услышал и резко опустил оружие.
– Ты… – взревел он.
– Я, пап, я, – улыбнулась я.
Он постарел: каштановые волосы просели, яркие голубые глаза, как у меня, потухли, взгляд стал усталым. Он похудел; пять лет назад я помнила его с небольшим животиком, за что мама называла его «Мишуткой». Теперь же он был в хорошей форме, но во взгляде не осталось и тени мягкости.
