Мертвый король с арбатского двора
Телефонный звонок вгрызся в предутреннюю тишину квартиры, как стоматологическое сверло в больной зуб. Иван Зотов не открывал глаз. Он уже не спал, а висел в серой, вязкой полудреме, где прошлое мешалось с тяжелым похмельным гулом в голове. Телефон, однако, был настойчив, как полковой комиссар перед атакой. Он требовал, выл, не оставлял выбора.
– Зотов, – хрипло выдохнул он в холодную бакелитовую трубку, не сказав ни «слушаю», ни «алло». Просто фамилия. Констатация факта. Я здесь. Я еще жив.
– Григорьич, поднимайся. У нас веселье в арбатских переулках. Жмурик. Но жмурик не простой, золотой. Семен Гроссман.
Зотов помолчал, давая мозгу обработать информацию. Гроссман. «Антиквар». Король московских скупщиков краденого, теневой кардинал, чье имя шепотом произносили даже на Петровке. Фигура почти мифическая, неприкасаемая. Был.
– Кто нашел? – спросил Зотов, опуская ноги на ледяной крашеный пол.
– Соседка снизу. Говорит, ее заливать начало. Вода, Григорьич. Чистая. В ванной кран открыт, а сам он… В общем, увидишь. Машина уже внизу.
Короткие гудки. Разговор окончен.
Майор одевался молча, механически. Движения были отточенными годами службы и одиночества. Дешевый костюм, который давно потерял форму и стал второй кожей. Потертая кобура с табельным ТТ. Тяжелый плащ, пахнущий сыростью и табаком «Беломорканал». На левой руке, под манжетой рубашки, заныл старый шрам. На погоду. Сегодняшняя погода была дрянь. Май притворялся поздним октябрем. Низкое, свинцовое небо сочилось мелким, нудным дождем, который не освежал, а лишь размазывал грязь по стеклам. Москва давила на плечи с тяжестью гранитной плиты.
Внизу, у подъезда, его уже ждала черная «Волга». За рулем сидел молодой капитан Агранов, его новый напарник. Слишком правильный, слишком энергичный, со взглядом комсомольского активиста, еще не выбитым из него реальностью службы.
– Доброе утро, товарищ майор, – бодро отрапортовал Агранов, когда Зотов грузно опустился на сиденье рядом.
– Оно не бывает добрым, если начинается до рассвета, – пробурчал Зотов, доставая папиросу. – Поехали.
Машина тронулась, шурша шинами по мокрому асфальту. Город просыпался нехотя, как больной после тяжелой ночи. Редкие дворники скребли метлами по тротуарам, сонные граждане спешили к первым троллейбусам. На стене мелькнул плакат: «Наш труд – вклад в дело мира!» Зотов криво усмехнулся. Мир. Он видел этот мир в сорок пятом, в руинах Берлина. С тех пор он не очень-то в него верил.
