Ноябрь выдохнул на Москву гнилостным, подвальным холодом. Он пробирался под воротник потертой кожаной куртки, лез в рукава, заставлял зябко поводить плечами. Арсений Павлов смотрел на размытые огни встречных машин, на мокрый асфальт, в котором они отражались маслянистыми, дрожащими змеями, и думал, что этот город окончательно заболел. Лихорадка. Температура под сорок, бред, судороги. И он, капитан Павлов, не врач, а скорее санитар в морге, привычно регистрирующий симптомы, которые уже никого не удивляют.
Служебная «Волга» натужно ревела, переваливаясь через ухабы, которых на окраинных улицах было больше, чем ровного места. Дворники скребли по стеклу, размазывая грязь и морось в мутную пелену. Сквозь треск рации пробивался гнусавый голос дежурного, повторявший адрес, будто боясь, что Павлов забудет, куда едет хоронить свой очередной вечер. Он не забудет. Эти адреса въедались в память, как сажа в кожу.
Арка типовой панельной девятиэтажки. Черный зев, из которого несло сыростью и мочой. Сине-красные всполохи мигалки рвали темноту, выхватывая из нее куски обшарпанной стены, обледеневшую скамейку, раскисший газон, больше похожий на грязевое болото. Уже на подходе Павлов увидел их – две фигуры в милицейских бушлатах, топчущихся на месте, и молодого лейтенанта, который курил, пряча сигарету в ладони. Увидев капитана, он выпрямился, отбросил окурок.
– Здравия желаю, товарищ капитан. Он там, за мусорными баками.
Павлов кивнул, не сбавляя шага. Воздух стал гуще, к запаху прелой листвы и гнили примешался еще один, сладковатый, тошнотворный. Запах несвежего мяса, которому когда-то принадлежало человеческое имя.
Он лежал на боку, неестественно подогнув ноги, будто пытался согреться в последнюю свою минуту. Лицом к бетонной стене контейнерной площадки, исписанной нецензурщиной и названиями музыкальных групп. Невысокий, полноватый мужчина в дорогом, но уже измазанном в грязи кашемировом пальто. Одна из его лакированных туфель слетела и валялась рядом, сиротливо поблескивая в свете фонаря.
– Что имеем? – голос Павлова прозвучал глухо и бесцветно.
– Обнаружила дворничиха, в семь утра, – отрапортовал лейтенант. – Документов нет. Карманы вывернуты. Предварительно – ограбление. Голову ему проломили, похоже. Вон, у стены, кирпич в крови.