Петр метался по дому, как затравленный зверь в клетке. Его мысли вихрем кружились в голове. Неделя в этой Богом забытой деревушке тянулась вечностью – глухие стены, пыльные полы и тишина, нарушаемая лишь шепотом ветра за окном. Документы, эти проклятые бумаги, должны были вот-вот прибыть, но каждый час казался пыткой. Продукты на исходе, а выходить на улицу нельзя: секретность превыше всего. Вдруг захотелось кофе – крепкого, обжигающего, способного разогнать туман в голове. Петр подошел к окну, уставился на пустынное поле… и замер.
По тропинке, извивающейся среди пожелтевшей травы, шла девушка. Медленно, словно тень в лунном свете, она несла букет белых лилий – хрупких, как снежинки, с лепестками, бледными, как призраки забытых снов. Петр отшатнулся, плюхнулся на пол и отполз в угол, сердце екнуло от ужаса. Кто она? Случайная прихожая? Шпионка? Враг, подосланный, чтобы сорвать его миссию? Он прижался к стене, затаив дыхание, и выглянул из-за косяка.
Девушка была миниатюрной, худенькой, в длинном белом платье. Темные волосы до лопаток, большие выразительные глаза. Она остановилась посреди поля, плечи ее дрогнули, и вдруг – тихий всхлип, переросший в рыдания. Лилии в ее руках задрожали, словно разделяя ее горе. Петру стало не по себе. Он всегда ненавидел слезы, особенно у милых девушек – они пробуждали в нем что-то древнее, человеческое, скрытое под слоем паранойи. Жалость стиснула грудь: а вдруг ей нужна помощь? Вдруг она в беде, и он, единственный, кто может спасти?
Внезапно телефон взорвался пронзительной трелью, заставив Петра подпрыгнуть, как от удара током. Он схватил трубку дрожащими руками.
– Документы прибудут к вам через три дня, в воскресенье, – прорычал суровый мужской голос, холодный, как сталь. – Когда вся деревня уйдет на площадь праздновать местный праздник. Никаких свидетелей. И вы сможете спокойно уехать.
Связь оборвалась, оставив Петра в тишине, полной напряжения. Воскресенье… Осталось недолго.
Вдруг – тихий стук в дверь. Петр вжался в косяк, кровь застыла в жилах. Приказ был ясен: никому не открывать до воскресенья. Это могло быть ловушкой! Он не шевельнулся, сердце билось так громко, что казалось, его слышно снаружи. Стук повторился, умоляющий, отчаянный. Петр развернулся, чтобы уйти в комнату, но тут увидел ее сквозь стекло: та самая девушка, прижавшись лицом к окну, стучала по нему кулачком. Ее глаза, полные слез, умоляли. Она заплакала громче, плечи содрогались, лилии в ее руках осыпались лепестками, как падающие звезды.
