Лондон тонул в сплошной, серой пелене дождя. Он не просто шёл – он застилал город мглистой вуалью, сквозь которую смутно проступали контуры особняков на холме. Потоки воды безжалостно барабанили по крыше чёрного ягуара, припаркованного у подножия, и хлестали в лицо Артуру Пембруку, пока тот взбирался по скользкой, петляющей тропе. Для Артура подобные вызовы стали рутиной. Он был не охотником за призраками, а скорее хирургом, вскрывающим нарывы коллективной истерии. Его оружием были не святой водой и заклинаниями, а логарифмической линейкой и знанием законов физики. Он верил в то, что можно пощупать, измерить и зафиксировать в протоколе. Всё остальное он с легкостью отсекал лезвием своего цинизма.
Этот цинизм был не врожденным, а выстраданным. Годами ранее, в начале карьеры, он сам стал свидетелем явления, которое не мог объяснить: в доме, где произошло жестокое убийство, он видел тень, повторяющую последние движения жертвы. Коллеги списали всё на стресс и переутомление, но Артур не мог забыть этот холодный, безмолвный танец смерти. Именно тогда он дал себе зарок: никогда больше не позволять мистике проникать в его разум. Он похоронил тот случай глубоко в памяти, возведя на его месте крепость из логики и скепсиса.
Его цель, семейное гнездо Хоторнов, вырисовывалось впереди словно мираж, рождённый самой грозой. Это было викторианское чудовище из тёмного песчаника, уставшее за века под тяжестью резных завитушек, чудовищ-горгулий и непроглядной меланхолии. Оно выглядело именно так, как и должен был выглядеть дом с привидениями – величественное, но обречённое место, где сама атмосфера была густой от прошлого. И именно поэтому Хоторны, напуганные и растерянные, вызвали его. Их преследовали не просто скрипы половиц, а целый набор классических ужастиков: по ночам раздавались «странные звуки», похожие на чьи-то шаги и шёпот в пустых комнатах, бесследно пропадали мелкие вещи, а юная горничная, перепуганная до полусмерти, клялась, что видела в старинном зеркале библиотеки «бледную женщину в чепце», чей взгляд был пуст и полон скорби.
Артур провел в этом доме три дня. Семьдесят два часа методичного, почти хирургического исследования. Для него эти дни были не борьбой с потусторонним, а борьбой с человеческой глупостью. Его мир был построен на причине и следствии, и мысль о том, что что-то может существовать вне этой парадигмы, была для него не страшна, а оскорбительна. Он замерял температуру, выискивая аномальные перепады, фиксировал влажность, сканировал воздух на предмет колебаний электромагнитных полей. Его пальцы скользили по старым чертежам вентиляционной системы, выискивая сквозняки, которые могли рождать стоны. Он простукивал стены в поисках потаенных полостей, а ночами сидел в кромешной тьме кабинетов, вслушиваясь не в звуки, а в саму тишину, пытаясь уловить в её ткани малейшую фальшивую ноту. И вот сейчас, стоя в роскошной гостиной, утопающей в позолоте и бархате, он не чувствовал ни леденящего душу страха, ни суеверного трепета. Лишь холодное, кристально ясное удовлетворение. Загадка была решена. Призрак был разоблачен.
