Стеклянные стены зала заседаний суда пропускали ослепительный свет полуденного солнца, но внутри царила ледяная, вымороженная тишина. Воздух был густым и тяжелым, наполненным запахом старого дерева, дорогих духов и неподдельного страха. Страха, который витал над всем происходящим, как ястреб над полем, выискивая добычу. И главным источником этого страха был он – Роман Земцов.
Он не просто сидел за столом защиты. Он восседал. Его стул был таким же, как и у всех, но казался импровизированным троном. Спина прямая, плечи расслаблены, длинные пальцы сложены перед собой в спокойную, но идеально выверенную геометрическую фигуру. Он не смотрел на судью, не бросал взгляды на присяжных, не следил за дрожащими руками своего подзащитного – олигарха Михаила Гордеева, обвиняемого в мошенничестве в особо крупном размере и выведении активов в офшоры на сотни миллионов.
Нет. Роман Земцов смотрел в пространство перед собой, и в его взгляде, холодном и отстраненном, читалась легкая, почти интеллектуальная скука. Скука гения, вынужденного раз за разом объяснять таблицу умножения скудоумным детям. Казалось, его мысли витают где-то далеко, возможно, подсчитывая гонорар.
Но это была иллюзия. Иллюзия, которую он мастерски культивировал. Каждый нерв его тела был напряжен до предела, каждая клетка мозга обрабатывала информацию с скоростью суперкомпьютера. Он слышал малейшую дрожь в голосе прокурора, видел, как один из присяжных, пожилой мужчина с уставшим лицом, на долю секунды отвлекся, глянув в окно. Он уловил едва заметный жест судьи – поправление мантии – и мгновенно проанализировал его: признак усталости, желание поскорее закончить, а значит, благодатная почва для резкого, финального натиска.
Его собственный подзащитный, Гордеев, был на грани обморока. Крупный, когда-то уверенный в себе мужчина, а сейчас – вспотевший, бледный, с трясущимися руками. Он украдкой смотрел на Земцова, ища в его лице хоть крупицу надежды, тень поддержки. Но не находил ничего. Только полированный, безупречный мрамор. Земцов даже не удостоил его взглядом. Гордеев был для него не человеком, а делом. Сложным, дорогим, но всего лишь делом. Инструментом для демонстрации собственного непревзойденного мастерства.
Прокурор, молодой, но уже лысеющий карьерист Ковалев, заканчивал свою обвинительную речь. Его голос звенел от неуверенности, которую он тщетно пытался скрыть за пафосными формулировками.
