Пролог: Письмо из прошлого
Бумага шершавится под пальцами, как обветренная кожа старика – акварельный лист, выкраденный из альбома матери, пахнет солью и гниющими водорослями. Сине-серые мазки фона стекают к нижнему краю, будто море на странице действительно плещется, угрожая смыть кривые строчки чернил. «Шестнадцатое сентября», – выводит перо, царапая волокна, и чернильная капля расплывается в дате кляксой-синяком.
«Они сожгли эскизы вчера ночью», – пишет она, и буквы вздрагивают от внезапного порыва ветра, закручивающего края платья вокруг колен. Где-то за спиной, в глубине пещеры, падает камень – или чья-то нога? Перо замирает, оставляя кроваво-рыжий отпечаток на полях (акварель? Краска? Зачем тогда этот металлический привкус на языке?).
«Лиам, перестань пялиться – я не сумасшедшая!» – голос звучит хрипло, будто ржавый якорь скребёт по камням. Мужчина в промокшем кителе переступает с ноги на ногу, его тень падает на страницу, закрывая полслова.
«Ты рисуешь их портреты? Серьёзно?» – он хватает её за запястье, и перо оставляет зигзаг через весь лист. «Это не люди, Клара. То, что ты видела в бухте…»
«Они дышали!» – она вырывается, прижимая лист к груди. Чернила смешиваются с каплями дождя, превращая «лица» в расплывчатые пятна. Где-то над обрывом кричит чайка – или смеётся человек?
Её ноготь впивается в угол страницы, оставляя полумесяц на капле засохшей краски. Багровый оттенок слишком тёмен для кармина – словно кто-то разрезал палец над холстом. «Они боятся картины, – шепчет она, замечая в волнах силуэт с слишком длинными пальцами. – Потому что я нарисовала правду».
Лиам отшатывается, когда она протягивает руку к воде – солёные брызги попадают на подпись, растворяя буквы в серой мути. «Спусти весло, – его голос дрожит. – Они идут по следу».
Но она уже пишет быстрее, обжигая пальцы о мокрую бумагу: «Если найдёшь это… беги. Не ищи меня. И не верь отражениям в…»
Удар волны опрокидывает чернильницу. Фиолетовая лужа ползёт к краю, смывая последние слова. Где-то близко скрипят уключины другой лодки.
Бумага карты шуршит под пальцами, как сухие крылья мёртвой чайки – жёлтые пятна Порт-Клэра 1980-х расползаются от прикосновения, обнажая ржавые скрепки, впившиеся в край листа. «Маяк, верфь, кладбище», – шепчет Клара, водя обломком ногтя по крестикам, оставленным кем-то до неё. Лиам хватает её за локоть, когда она прижимает карту к треснувшей церковной плите – его пальцы липкие от морской смолы.
