В тускло освещенном кабинете лаборатории Дмитрий Соколов склонился над монитором, его пальцы нервно барабанили по столу. На экране мелькали графики мозговой активности пациента, но нейробиолог уже знал – что-то пошло не так.
Три дня назад он ввел экспериментальный препарат Нейролайт-23 одному из своих самых перспективных пациентов. Препарат, над которым Дмитрий работал последние пять лет, должен был стать прорывом в лечении депрессии. Вместо этого он превратил жизнь ученого в кошмар.
Анна Михайлова, 27-летняя журналистка, страдавшая от тяжелой формы депрессии, стала первым человеком, получившим полную дозу препарата. Первые часы после инъекции все шло идеально – показатели были лучше, чем в предыдущих тестах. Но затем случилось нечто необъяснимое.
Ее мозг словно замкнулся сам на себя. Электроэнцефалограмма показывала странные, никогда ранее не встречавшиеся паттерны активности. А потом… полное молчание. Кома.
Дмитрий провел бессонные ночи, анализируя данные, пытаясь найти ошибку в формуле, в методике введения препарата. Но все казалось правильным. Слишком правильным, чтобы быть правдой.
В зеркале напротив стола он видел свое отражение – некогда уверенного ученого, а теперь человека, терзаемого сомнениями. Седые пряди в темных волосах появились за последние месяцы. Глубокие морщины избороздили некогда гладкое чело.
Он вспомнил свою первую лекцию в университете, где с энтузиазмом рассказывал студентам о безграничных возможностях нейробиологии. Теперь эти возможности казались ему иллюзией, а наука – не более чем набором красивых теорий, неспособных объяснить происходящее.
В кармане завибрировал телефон. Звонил главврач клиники. Дмитрий знал, что разговор будет тяжелым. Он глубоко вздохнул и принял вызов.
– Дмитрий Александрович, мы должны обсудить ситуацию с пациенткой Михайловой, – голос главврача звучал официально, почти отстраненно. – Семья требует объяснений. И полного отчета о состоянии Анны.
– Я работаю над этим, – ответил Дмитрий, чувствуя, как ком подступает к горлу. – Но пока у меня нет ответов.
– Боюсь, отсутствие ответов больше нельзя считать приемлемым, – в голосе главврача появились стальные нотки. – У нас есть этические обязательства перед пациентами. И финансовые обязательства перед инвесторами.
