Человек и техника

Oswald Spengler

Der Mensch und die Technik

Перевод: Алексей Руткевич

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2025

Сочинять предисловие или послесловие к небольшим, ярко написанным эссе, а именно к ним относится «Человек и техника» Освальда Шпенглера, сложно уже по той причине, что не вполне ясны адресат и цель. Понятно, что читатель не является ни круглым невеждой, ни знатоком, уже читавшим эту книжку по-немецки, но степень осведомленности всё же предполагает разные по содержанию вводные тексты. Академический комментарий даже к небольшому философскому произведению ориентирован на специалистов и ставит целью прояснение множества спорных вопросов. Применительно к данному произведению Шпенглера это означало бы, например, перечисление и обсуждение тех произвольных интерпретаций данных биологии, палеонтологии и лингвистики, на которые опирается его антропология, – они расходятся не только с современной наукой, но и с этими дисциплинами столетней давности.

Ограничимся указанием на то, что сам Шпенглер полагал такой произвол не просто допустимым, но и должным, поскольку интуиция творца возвышается над рассудочным поиском причинно-следственных связей. Эмпиризм ученой братии в области эволюционной теории он относил к порождениям британского торгашества: «Мрак XIX столетия вместе с Дарвином узрел подъем человека от обезьяны до англичанина»[1]. Опытная наука является продуктом людей большого города времен начавшегося упадка с высот культуры к цивилизации. Подобным был и его подход к историческим наукам, прямо заявленный в главном труде «Закат Европы», – его морфология культуры целиком построена на данных истории, но до неузнаваемости искаженных предзаданной схемой. Многие ли историки христианства готовы видеть и в позднем языческом неоплатонизме, и в патристике, и в решениях вселенских соборов подготовку мусульманства? Ведь христианское учение о благодати оказывается «совершенно исламской мыслью», а Августин объявляется «последним великим мыслителем раннеарабской схоластики»[2]. Причем на основании такой трактовки ядра «магической души» делается вывод о том, что православные народы, равно как и католические народы Средиземноморья, не принадлежат европейской культуре. Профессиональное сообщество историков Шпенглер не любил еще больше, чем эмпириков-естествоиспытателей, поскольку они куда чаще подвергали его язвительной критике.