Париж, 11 февраля 1959.
– Зачем ты вернулся в мою жизнь?
Он засмеялся. Его появление почти застало её врасплох, хоть она иногда и думала, что рано или поздно это могло случиться. Но только не сейчас.
Он ждал её прихода, выжидая в укромном уголке, раскинувшись в кресле. На столе клубился дым недокуренной сигареты, в чашечке остывал недопитый кофе. Его пальцы медленно перебирали зажигалку, он явно волновался хоть и старался спрятаться за маской уверенности, сделать видимость, что ему всё равно, что этот визит был делом случая и только. Но это была неубедительная игра.
Она была холодна. Отрешённый, неподвижный взгляд, слегка поджатые губы. Она посмотрела на него свысока и тут же отошла к окну, встав спиной и скрестив руки на груди. На улице густыми хлопьями убаюкивающе падал снег, размыв границу между небом и землёй.
Он предполагал, что всё могло произойти именно так, и даже не рассчитывал на радость от встречи с её стороны. Бесшумно поднявшись, он сделал несколько шагов и остановился за её спиной, на расстоянии вытянутой руки, чтобы ненароком не дать чувствам выйти из-под контроля. Одно неловкое прикосновение, нежное объятие или попытка поцелуя сведут на нет все его старания. Только слова могли помочь ему достучаться в наглухо закрытую дверь. Выдержав томительную паузу, он наконец заговорил:
– Я был рядом, когда его не было неделями, месяцами, годами. Я помогал тебе всем, чем только мог и даже больше. Разве… для тебя это ничего не значит? – его мягкий голос аккуратно прервал тишину. – Ты бы умерла с голоду, или стирала бы руки в кровь за пару хлебных крошек. Разве ты забыла, как жилось в те времена? Я был рад дарить тебе свою заботу и ничего не просил взамен. Даже любви. Это был твой выбор, твоё желание, твоё решение. Я ни к чему тебя не принуждал. И даже когда он вернулся, я не претендовал на место под солнцем и ушёл в тень. Разве за все эти годы твоя честность и верность хоть раз были скомпрометированы?
В его голосе совсем не чувствовалось укора. Скорее, это была жалоба, сдержанный ропот, которым он пытался вызвать её жалость. Но она была недосягаема и стояла выше слёз и воспоминаний. Его слова не тронули её душу, сказанное лишь задело её самолюбие. В ответ она обернулась, гневно нахмурив брови и повысив тон:
